И вдруг эта ладонь сжалась в кулак.

Инерция бросила его вперед. В груди полыхнуло яркое пламя электросварки, рассыпавшись шариками окалины. Однако упасть Лючано не дали. Гитарист с барабанщиком, шагавшие позади, держа пленника под прицелом импульсных лучевиков, успели подхватить его под руки. Конвоиры не доверяли «профессору», боясь притворства. Стволы уперлись под ребра – слева и справа. Хорошо хоть, не там, где угнездился проклятый штырь.

Дальше его, считай, несли.

Путь закончился у типовой мембраны. Сейчас пленника держал только барабанщик. Гитарист, убрав оружие в кобуру, снимал перчатки из непромокаемой ткани. Ну конечно! Пленник весь в крови, а мы – вехдены, нам крови касаться нежелательно. Внутренний огонь у нас от этого страдает. Переоделись, чистоплюи. Камуфляжик запачкали, пока живого человека били! Похищаем, значит. Убиваем. Психирам скармливаем.

А пальчики в крови измарать – запрет!

Впрочем, перед логикой энергетов пасуют самые могучие умы Вселенной. Куда уж скромному невропасту…

Гитарист хлопнул по идентификатору. Мембрана, распавшись на тонкие лепестки, втянулась в стены. Пленника толкнули внутрь. Тарталья моргнул – раз, другой. Ущербное зрение играло с ним злые шутки. На него рушилось и все никак не могло упасть небо – огромное, звездное.

Бескрайняя глубина выстлана черным бархатом. Бриллиантовые гвоздики забиты по шляпку. Мерцают огоньки. Плывут объемные диаграммы. Пульт изгибается полукругом.

Они в открытом космосе!

И, судя по всему, корабль давно покинул Террафиму.

Ноги подкосились. Барабанщик усадил пленника в свободное кресло. Инстинктивно Лючано захотел вцепиться в подлокотники – и не смог. Руки были скованы силовыми наручниками. Он и не заметил, когда ему нацепили «браслеты».

«Корабль – это скверно. Очень скверно, малыш, – озабоченно бросил маэстро Карл. – На планете у тебя имелся шанс. А космос не прочесать патрулями, не просканировать локаторами. Спишут за борт – и поди узнай, где сгинул какой-то невропаст…»

– Смотри сюда!

Лючано повернул голову. Еще один вехден, которого он раньше не заметил, указывал на висящую в воздухе рамку. Устройство гиперсвязи. А вехден – Бижан Трубач. В памяти четко отпечатался снимок, где Бижан, раздувая щеки, дул в трубу.

Он здесь главный, хомяк.

Картинка в рамке была плоской – на объемную требовалась уйма энергии. Гипер и так жрал ее без меры. Плюс наводки на остальную аппаратуру… Изображение шло полосами и волнами – помехи. Тем не менее, Лючано узнал человека, находившегося на другом конце Галактики. Несмотря на то, что нижнюю часть его лица закрывала белая повязка.

– Кто это? – спросил Фаруд Сагзи из рамки.

Он говорил на вехд-ар, но Лючано все понял. Другой вопрос был бы сейчас абсолютно неуместен.

– Профессор Адольф Штильнер, – ответил Бижан на унилингве.

Фаруд вгляделся пристальнее.

– Это не профессор Штильнер.

Голос его не предвещал ничего хорошего. Лючано помалкивал, надеясь, что бывший сиделец Мей-Гиле сам узнает любимого экзекутора. Сагзи о чем-то распорядился. Через пару секунд в рубке сделалось заметно светлее.

– Борготта?! Что ты делаешь на «Нейраме»?!

Лючано выдавил из себя грустную улыбку. Забыв о наручниках, попытался развести руками:

– Твои люди схватили меня по ошибке. Вместо профессора.

– Та-а-ак…

В гневном взоре Фаруда отчетливо разгорался вехденский огонь. Бижан Трубач попятился, конвоиры съежились и прикинулись деталями обстановки.

– Идиоты! – взорвался Сагзи. – Это Лючано Борготта, невропаст. Мы с ним вместе сидели на Кемчуге! За что вы его измордовали?!

– Это опасный человек! – голос Трубача «пустил петуха». – Он убил…

– Кого? Кого он убил?!

Лицо Фаруда весьма кстати пошло багровыми полосами. Помехи с услужливостью наемника-кукольника добавляли вехдену праведного гнева. Рамка начала плыть перед глазами. Фокусировать на ней взгляд было все труднее.

– Кавабату! Психира!..

– Психира?!

Рамка свернулась тонкой спиралью. На верху спирали горела звезда.

Свет в рубке померк.

IV

Чернота.

Провал.

Ослепительная вспышка. Радужный калейдоскоп. Ничего не разобрать. Снова тьма. Суета вдалеке, на периферии сознания… Боль! Я здесь, моя Королева! Лючано Борготта по вашему приказанию…

Ребра стискивают стальные обручи. Щупальца спрута. Кольца гиганта-удава. Может, это татуировка Папы Лусэро? Разрослась, заматерела, набралась сил – и душит носителя?

Нет, карлик-антис не сыграл бы со мной столь злую шутку!

На меня надевают доспех. Ну конечно! Старинный доспех, тяжелый, стальной… Что ж вы творите, уроды?! Он мне мал! Пластины врезались в кожу, давят… Я задохнусь! Не надо – доспех. Если доспех – значит, с кем-то драться. На мечах, топорах, кухонных скалках. Я не умею драться. Я болен. Я ранен. Дайте мне лечь. Выйду на арену – и упаду.

Оставьте меня в покое!

Не слышат. Не хотят слушать. Застегнули. Жмет. И штырь в ребрах никуда не делся. Вы б его вынули, прежде чем – доспех… Как же я, со штырем-то? Не надо! Не трогайте мою голову! Она расколется! Отвалится…

Скорей бы отвалилась!

Надевают шлем. А он не лезет. Что ж у вас все такое маленькое, тесное – и латы, и шлем?! Ага, услышали. Бьют кувалдой, чтоб налез. Отстаньте, изверги! Сейчас шлем заклепают – и уже не снимешь. Никогда. Придется всю жизнь в шлеме ходить.

Опустили забрало. Сплошное, без дырок, без щелей. Ничего не вижу. Дайте мне меч! – я вас… слепой, раненый!.. падая, лёжа, зубами…

«Успокойся, малыш.»

Маэстро? Вы тоже на арене?! Ну, вдвоем-то мы их…

«Втроем, дружок. Втроем.»

Во тьме роились блестящие мухи. Кружились, выписывали петли, мельтешили перед глазами. «У тебя нет, глаз, малыш.» Действительно, нет. Заросли диким мясом. Как же тогда он видит звездную пургу из золота и серебра?

Это смерть?

Голова ныла, как ревматический сустав на погоду. Одолевал зуд. Казалось, туловище покрыто сыпью. Штырь в ребрах торчал по-прежнему, но беспокоил не слишком. «Живехонек, дружок, – доверительно сообщил Гишер. – У мертвых ничего не чешется.» Тарталья хотел было взъерепениться – мол, ты-то откуда знаешь?! – но передумал.

Вдруг старый экзекутор и впрямь что-то знает?

– Как? Это еще не все?

Знакомая рубка звездолета. Кресло с Лючано откатили в дальний от входа угол. Перед рамкой гиперсвязи мыкался понурый Бижан, огребая от начальства по полной. Гитарист с барабанщиком смахивали на надувные куклы, из которых выпустили две трети воздуха.