хотя настоящего страха я не испытывал. В действительности дед Финчер не особо меня пугал. Вглядываясь в старые, пожелтевшие плиты, я подумал, что, может, он и сейчас расхаживает по чердаку. Даже сквозь гул вентиляторов мой мозг улавливал звуки, а я своему мозгу доверяю.

«Не волнуйся, дедушка, – произнес я мысленно, пытаясь спроецировать слова в иное измерение, где любят зависать призраки. – Твой внук Дэвид все держит под контролем».

Теплая волна прошла сквозь мое тело и наполнила его блаженством. Не знаю, как объяснить это, однако ощущение счастья длилось, пока я не уснул.

3

На следующее утро мы выехали поздно. Обычно я винил в опозданиях младшенького, Логана, только потому что он не особо отпирался. Однако на сей раз обвинения были вполне обоснованны: прежде чем солнце поднялось над кроной пекана, сыночек постарался и устроил нам двойную подлянку – сначала его вырвало, а потом он накакал в штанишки. Первое случилось сразу после пробуждения, а второе на прогулке с бабушкой – почувствовал себя лучше и вышел поиграть. И разумеется, только на улице он с большой радостью сообщил ей о назревающей в кишечнике катастрофе. Я как раз убирал первую детскую неожиданность и не стал вдаваться в детали. Второй «неожиданностью» пришлось заняться маме.

Наконец уже в четверть одиннадцатого мы выехали к Эвелин. Я все время был на связи с Уэсли, ради собственного спокойствия и ради того, чтобы попрактиковаться шутить в телефонной переписке. Действительно, некоторые вещи кажутся смешными, только когда читаешь их в мессенджере. Я испытал на Уэсли свой шедевр с упоминанием туалета, происшествий с Логаном, и слова «шоколад», однако в ответ получил всего лишь один из дурацких эмодзи – смеющуюся рожицу с льющимися из глаз слезами. Ну и дети пошли…

Что ж, по крайней мере я знаю, что Уэсли в безопасности.

– Папа? – окликнула меня Хейзел, когда мы были в нескольких милях от дома сестры. Андреа сидела рядом со мной спереди, дети на заднем сиденье. Родители ехали на другой машине.

– Да, моя милая принцесса?

– А дождь когда-нибудь закончится?

– Надеюсь, скоро закончится. Или скоро на месте округа Самтер появится океан. Представляешь, как весело будет?

– Папа, ты считаешь, это смешно?

Для не по годам развитой Хейзел этот вопрос соответствовал закатыванию глаз. В вербальной форме.

– Считаю. Ведь смешно же?

– Мимо кассы, папа.

Порой я честно не могу поверить, что моя дочь говорит такие вещи.

– Папа? – на сей раз голос подал Мейсон. Логан, кажется, уснул.

– Да, мой чудесный принц?

– Как думаешь, дядя Джефф разрешит мне поиграть со своими ружьями?

Я снова ужаснулся.

– Поиграть с чем? Как ты это себе представляешь? Зарядить ружья и позволить тебе бегать по городу, стреляя куда придется? Вряд ли, сынок.

Он повторил реплику сестры, один к одному.

– Папа, ты считаешь, это смешно?

Как же я любил этих человечков!

Вежливо хохотнув, я свернул на посыпанную гравием дорожку, которая вела к дому Эвелин. Дорогу с обеих сторон окаймляли кукурузные поля. Одно из занятий, которые я любил больше всего на свете, – это неторопливо проезжать среди кукурузы. Стебли зловеще нависают над тобой, перекрывают обзор, и кажется, что остальной мир перестал существовать. Как мне нравилось щекотать нервы и ощущать бегущие по спине мурашки – явление, порожденное знакомой с детства поп-культурой: фильмом «Дети кукурузы» и убогим, но леденящим душу сиквелом, которые я посмотрел в возрасте более раннем, чем положено. Там главного героя убили и нарядили огородным пугалом, чтобы спрятать тело, а он сумел восстать из мертвых и прикончить уродов, которые это сделали. Я тогда был один и в ожидании родителей включил свет во всем доме.

А еще мне нравился шорох гравия под колесами, причем проливной дождь только добавлял элемент таинственности; как, впрочем, и всякий дождь. По этому вопросу люди расходятся во мнениях, но что касается меня, я уверен – хороший ураган благоприятствует всему, кроме барбекю и игр на свежем воздухе. Короче говоря, жизнь постепенно налаживалась.

Мы миновали кукурузные поля и въехали на просторную площадку, в самом центре которой возвышался дом сестры. Он не походил на типичный фермерский дом – старый не так давно разобрали и отстроили заново в стиле ранчо, а ранчо магическим образом изнутри всегда оказывается больше, чем выглядит снаружи. Дождь все падал, падал и падал, и миллионы крошечных брызг искорками сверкали на крыше.

Патрульная машина притулилась под навесом в левой части двора, одинокая и неподвижная. Туда проникало мало света, однако полицейского Райта на водительском сиденье вроде бы не наблюдалось. Впрочем, я не удивился бы, узнав, что Эвелин пригласила копа на завтрак. А может, он откинул спинку заднего сиденья и решил вздремнуть, позабыв свои обязанности по охране моего сына. Это меня тоже не испугало. Если что-то случится, Эвелин повиснет на телефоне, пока сотовые вышки не взорвутся от перегрузки.

Я подогнал машину как можно ближе к парадному входу, припарковался и заглушил мотор. Перестук дождевых капель по крыше и ветровому стеклу превратился в громыхание, и мной внезапно овладела апатия, как от снотворного.

– Как вы отнесетесь к тому, что я прикорну немножко? Ваш папа утомился. Старость не радость.

– Забудь, папа, – ответила Хейзел. – Бьюсь об заклад, в этом доме жарится бекон.

– Ням-ням-м-м, – протянул Мейсон. – Клянусь левым мизинцем на ноге, что съем не меньше двадцати порций. И не остановлюсь, даже если заблюю весь пол у тети Эвелин.

Он говорил таким счастливым голоском, что явно не шутил.

– Ладно, уговорили. Не буду спать. Мейсон, буди Логана. Нам предстоит пробежка.

До веранды было не больше тридцати футов, однако мы промокли насквозь.

4

Обнимая меня, Эвелин перестаралась и едва не сломала мне спину, а я в долгу не остался и тоже применил медвежью хватку. Я знал, что братья и сестры всегда ощущали некоторую вину за мои злоключения лета восемьдесят девятого, поскольку все они тогда жили отдельно от родителей, в разных частях света. Кто-то учился в колледже, кто-то начал делать карьеру во всяких экзотических местах типа Дир-парка в штате Вашингтон, кто-то уже обзавелся семьей. Никого тогда не было рядом, и я знал, что они до сих пор переживают. И неважно, сколько раз я убеждал их, что все это абсурд – угрызения совести сквозили в мелочах, типа крепких объятий старшей сестры.

– Неделя у вас выдалась тяжелая, – сказала Эвелин, когда мы наконец отпустили друг друга. – Сочувствую тебе, братишка.

Сестра – единственная из нас, кто вернулся в родные места, чтобы вести сельский образ жизни, подобно родителям. И хотя я всегда