любыми, всеми доступными и не очень средствами, ибо арбалет на арене Ратибор лицезрел впервые. Данный вид стрелкового оружия, на пару с луками, был запрещён в Кузгаре. Но похоже, именно для русича решили сделать исключение. По чьей указке это произошло, сомневаться не приходилось; без прямого одобрения императора подобное было невозможно.

Ратибор, которому совершенно явно пришлось не по нраву довольно-таки подленькое нападение алгурийцев, с удовлетворением удостоверившись, что все три его броска достигли цели, издал яростный рык, сам, в свою очередь, ринувшись в атаку на оставшихся семерых противников, знатно растерявшихся от непонимания того, как сейчас могучему русу удалось избежать, казалось, неминуемой смерти. Ведь план на бой представлялся таким продуманным!..

Тем временем рыжебородый витязь, с мечом в одной руке и с выхваченным из ножен вторым тесаком в другой, походя снёс ближайшего противника, молниеносно срубив тому башку с плеч. Следующие два оппонента, наконец выйдя из ступора, напали одновременно. Впрочем, это им мало помогло; одного из них Ратибор метким броском ножа в сердце отправил прямиком к Ахриману и тут же, парировав удар второго, ответным выпадом одноручного палаша пронзил тому грудь.

Последняя четвёрка алгурийцев, в конце концов собравшись, с дикими криками скопом бросилась на огнекудрого гиганта, мгновение назад выдернувшего свой топорик из головы павшего самым первым незадачливого арбалетчика. Светловолосые воины грамотно зашли с четырёх сторон, и у обычного противника шансы выжить в такой ситуации лихо устремились бы к нулю. Похоже, в том же ключе размышляли и нападавшие, как-то подзабыв впопыхах, что ни один среднестатистический боец не смог бы в течение целого года так рубать на капусту всю ту ораву отпетых душегубов, коих регулярно натравливал владыка Эдиз на непокорного русича.

Между тем финальная схватка, уже добро окроплённая кровью, закружившись в смертельном танце, надрывно взорвалась пронзительным звоном стали о сталь. Ратибор, не только по силе и мастерству, но и по скорости да ловкости значительно превосходивший любого из оппонентов, безудержным вихрем заметался между неприятелями, споро осаживая одного за другим на пески. Первому лезвие топора полоснуло по горлу, начисто срезав при этом жиденькую бородёнку. Второму любителю лёгкой наживы меч рыжеволосого исполина вспорол живот, выпустив кишки наружу. Тут же ловко отведя в сторону выпад третьего противника, ответным ударом топора Ратибор мигом раскроил практически пополам его застывшую в зверском оскале физиономию.

— Пощади, прошу!.. — выронив меч со щитом, истерично взвизгнул последний из десятка противников, молодой крепкий парнишка лет двадцати от роду. Быстро оглядев поле сечи и убедившись, что он остался один, посеревший от страха алгуриец, неожиданно для себя ясно осознавший, как же ему не хочется умирать, внезапно развернулся да под уничижительное улюлюканье толпы побежал прочь так, что аж пятки засверкали.

— Тьфу на тебя, заячья душонка! Сиди лучше дома, уди рыбку!.. Будешь должен, размазня! — Ратибор, поначалу собравшийся было запустить вслед «заячьей душонке» свой топорик, вдруг передумал убивать слабого духом соперника. В отличие от своих противников, позабывших сегодня о благородстве, совести и чести, сердце молодого богатыря, на удивление ему самому, покамест зачерствело ещё не окончательно.

Тем временем зашедшиеся в очередном приступе экстаза трибуны, захлёбываясь от восторга, привычно рукоплескали рыжебородому витязю, из раза в раз громогласно скандируя:

— Ра-ти-бор! Ра-ти-бор! Ра-ти-бор!

Глава 22

В трущобах

Вечером того же дня

Уже начинало смеркаться, когда Лазар, немного заплутавший в местных трущобах, располагавшихся на южной окраине столицы Ослямбии, спешно подошёл к неказистому одноэтажному домишке, затерявшемуся среди нескольких сотен себе подобных, однотипных построек. Сама обветшалая хибара с виду была ничем не примечательна, и проходящие мимо, случайно забредшие к беднякам на юг подгулявшие праздные зеваки из богатых кварталов аль гости города не задержали бы на её слегка покосившейся кровле свои равнодушные взгляды более чем на мгновение-другое. В отличие от местного населения, которое с глубочайшим почтением, а скорее, даже с благоговейным трепетом выстраивалось в незримую очередь, растянувшуюся на многие месяцы вперёд, дабы попасть на приём к таинственной хозяйке сей невзрачной лачуги.

— Стой! — перед Лазаром, уверенно преграждая ему путь, из тени дома выступили два здоровенных чернокожих детины. При ближайшем рассмотрении вставшие на дороге у чистильщика нужников угрюмые громилы оказались рабами, что ясно было из их невольничьих ошейников. Одетые лишь в набедренные повязки, но вместе с тем вооружённые вполне себе увесистыми шипастыми дубинами, оба охранника вопросительно воззрились на смрадного уборщика. — Тебе назначено?

— Да! Целый год ждал очереди, и вот, наконец, с три часа назад мальчишка-гонец примчал с приглашением, — сухощавый вифириец суматошно протянул одному из телохранителей глиняную табличку, размером с ребяческую ладошку, со своим именем и грубо вырезанными ниже датой и временем посещения. — Я сразу собрал, что успел, и сиганул сюды, благо дорогу более-менее знаю, так как заранее разведал, как пройти!.. Сначала, правда, всё же прошлёпал нужный поворот, но быстро сообразил, что маленько промахнулся.

Лазар осторожно снял с плеча объёмный увесистый берестяной короб, заполненный до отказа нежной телячьей вырезкой, свежеиспечённым, ещё горячим хлебом, крынками с козьим молоком да парой десятков индюшачьих и перепелиных яиц. Он истратил на такое богатство все собранные им с миру по нитке сбережения, кои припрятывал в течение нескольких месяцев по закромам от своих надменных высокородных хозяев. Те не видели особого смысла в тщательном досмотре рабов-уборщиков, ибо презрительно считали, что окромя засохшего дерьма, прятать им нечего. Но накопленных Лазаром средств всё равно не хватило бы даже на всего один добрый шмат дорогущей мраморной говядины, посему предусмотрительный черноволосый невольник ещё в прошлом году вынужден был дополнительно связаться со своей знатной роднёй в Вифирии, которая приберегла для него у дружественной им семьи в Нурязиме внушительную сумму денег. Да, рискованно было так высовываться, но дело того определённо стоило. Если, конечно, слухи не брешут, в чём скоро можно будет удостовериться самолично.

— Меня зовут Зулук. Оружие есть? С ним вход воспрещён, — неприветливо буркнул старший из караульщиков, передавая табличку с котомкой молодому напарнику. Тот, в свой черёд, не задерживаясь на пороге, быстро проскользнул с глиняной дощечкой и гостинцами в дом. После чего мрачный, недоверчиво зыркающий исподлобья Зулук, не удовлетворившись спешным отрицательным мотанием гривы цвета вороного крыла, не спрашивая разрешения, довольно бесцеремонно и шустро обыскал очередного посетителя. Не найдя у того ничего подозрительного, кроме небольшого поясного мешочка, чем-то туго набитого, чернокожий бугай взвесил его в руке, развязал, понюхал, а затем вопросительно впился в карие глаза Лазара.

— Это для Фейзы? —