Судья: Что опять?

Свидетель: Не работает! (Смех.)

Судья: И сколько же вы отвалили за то, чтобы… работал? (Смех.)

Свидетель: Десять.

Судья: Рублей?

Свидетель: Десять тысяч. (Гневные выкрики.)

Судья: И сколько раз он у вас работал за эти десять тысяч?

Свидетель: Десять раз! (Смех. Крики: «Всего-то!»)

Судья: А не дороговато?

Свидетель: Если бы имел миллион, я бы и его не пожалел для такого дела! (Смех, аплодисменты.)

Судья: Деньги вручили лично обвиняемому?

Свидетель: Нет, его секретарю.

Судья: А почему не лично?

Свидетель: Секретарь сказал, что Учитель никогда не осквернит своих рук прикосновением к деньгам. (Смех.)

Свидетельница — женщина лет пятидесяти, изможденная, рано постаревшая. На вопрос судьи, с какой целью обращалась к обвиняемому, ответила: с целью омоложения.

Судья: Помолодели?

Свидетельница: Нет.

Судья: Почему?

Свидетельница: Не успела. (Гомерический хохот в зале.)

Судья: Сколько заплатили?

Свидетельница: Пять тысяч. (Крики.)

Судья: Как же вы попались на это?

Свидетельница: Секретарь Учителя познакомил меня с двумя женщинами, которым по документам было за сорок, а выглядели они моложе тридцати. Они и сказали, что прошли курс омоложения у Учителя.

Судья: Вы не узнаете этих омолодившихся среди обвиняемых?

Свидетельница: Узнаю. Вон те…

Судья: На самом деле одной из них двадцать три, другой — двадцать пять. В чем же состоял курс омоложения?

Свидетельница: Секретарь сказал, что Учитель обладает необычайно мощной сексуальностью. Каждый сеанс омолаживает на год.

Судья: Ну и как?

Свидетельница: Ничего особенного. (Смех.)

Судья: Значит, вы разочарованы?

Свидетельница: Нет. (Смех.) Просто у него таких омолаживающихся небось сотни. (Гомерический хохот.)

Свидетель — тощий мужчина с очень некрасивым лицом, распухший нос, под глазом синяк. Цель занятий с Учителем — улучшение внешнего вида (лица и фигуры). После этих слов свидетеля в зале творилось нечто невероятное. Минут двадцать успокаивали. Свидетель, показывая на нос и синяк, сказал, что это его в милиции разрисовали. Судья сказал, что правильно сделали. (Аплодисменты.) В следующий раз за сопротивление властям получит срок. Кому платил деньги и сколько, не помнит, поскольку был всегда пьян. Улучшилась ли его внешность? А ему наплевать на внешность. (Смех.) Бывает и хуже. (Смех, аплодисменты.) Ему было приятно провести время в хорошей компании, поговорить с умными людьми. Баб было полно. (Смех.) Правда, в основном толстые, старые и страшные. (Гомерический хохот.) Зато не жмоты. (Смех.)

Свидетель — молодой мужчина, сильно заикается. Лечился от заикания. Перестал заикаться. Полгода говорил нормально. А когда узнал, что Учитель жулик и шарлатан, почему-то снова стал заикаться. Смех в зале остановить не удалось. Пришлось сделать перерыв.

На другой день суд продолжался уже не в большом зале клуба, а в небольшом помещении народного суда.

Убедительной картины моей преступной деятельности из судебного спектакля не получилось. Но прокурор все равно потребовал высшей меры. Мне предоставили последнее слово. Я не выдержал роли молчальника. Я сказал, что слагаю с себя полномочия Бога. Если кто из людей захочет стать Богом, пусть будет им. Место освободилось. И это очень просто стать Богом: иди на Голгофу! Но это очень трудно — быть Богом: надо идти все-таки на Голгофу!

В зале раздались крики возмущения. Потребовали разъяснить, что это такое «Голгофа». Прокурор сказал, что это гора в Израиле, на которой, согласно религиозной легенде, был распят Христос, которого на самом деле не было, которого идеологи господствующих классов выдумали с целью… Снова раздались крики с требованием выгнать меня в Израиль, «поставить к стенке», сослать на урановые рудники!.. Суд удалился на совещание. Я опустился на скамью и оцепенел в ожидании.

Я встречал людей, приговоренных к казни, но уцелевших волею случая. И никто из них не мог ничего рассказать о промежутке жизни между приговором и казнью.

— В это время просто ничего не было, — сказал человек, один раз неудачно расстрелянный немцами, а другой раз — столь же неудачно своими. — Оказался бы ты сам в таком положении, то ты понял бы, что тут нечего понимать.

Теперь я понимаю этих людей. Тут действительно нечего понимать, ибо тут пусто. Мне не дают еды, а я не ощущаю голода. Мне не дают воды, а я не ощущаю жажды. Я не ощущаю хода времени. Сколько я здесь? Неделю? Месяц? И я не сплю. Я оцепенел в ожидании, и все. Болван! Ты забыл о главном деле твоей жизни — о Боге! Вспомни о Нем, и ты вновь ощутишь полет времени, тесноту пространства, жажду, голод, боль в теле. Ощутив страдания, моли у Него силы достойно человека перенести их. Иначе пустота и оцепенение. В памяти возникла Богиня.

— Как ты живешь? — спросил я.

— Как все, — сказала она. — Сейчас сплю по очереди с хореографом и директором. Прима-балерина принуждает сожительствовать с ней, иначе она не допустит меня на хорошую роль. Придется соглашаться.

— Ты права, — покорно говорю я, — От той роли, какую уготовили тебе люди, уклониться нельзя. Пошлость есть неизбежный спутник гения.

Богиня исчезла. Исчезла, как ложная идея, насовсем и бесследно. И возник Антипод. Возник как абсолютная истина, как приговор, не подлежащий обжалованию.

— Ты много раз призывал людей идти на Голгофу, — сказал он. — Дурак! В России нет Голгофы. В России есть Лубянка. Сибирь. Колыма. Магадан. А Голгофы нет. И со словом «иди» у нас ассоциируют совсем иное слово — русское слово из трех букв, обозначающее все, что угодно, за исключением Голгофы. И в ответ на твой призыв «Иди на Голгофу!» наш русский человек ответит тебе: «А иди-ка ты на…!» И правильно сделает, ибо Голгофы у нас нет и быть не может.

Вторая слабость твоей позиции, — продолжал Антипод, — тебя зовут Иваном. Иваном Лаптевым. Бог по имени Иван, да еще Лаптев, — согласись, это звучит смешно. Зевс, Юпитер, Будда, Христос — это звучит красиво и возвышенно. А Иван Лаптев — хоть тресни, хоть превзойди их всех, вместе взятых, — все равно смешно. Все равно не поверят. Люди могут принять любого бога по имени Ганс, Жорж, Джон. Абрам, Иосиф, Карл… Но ни в коем случае — по имени Иван. Иванианство, иванство, иванизм, лаптизм, лаптианство — этого нам только не хватало, воскликнут люди. Не допустим! Только через наш труп! Вопль насчет трупа я вставил для красного словца. Через труп мы перешагнем. Но не ради иванизма. Мы сами его ни в коем случае не допустим. Чтобы наш брат Иван породил целое иванианство? Не бывать этому! Лучше худой марксизм, чем хороший иванизм! Хотя от марксизма нас с души воротит, он все-таки заграничная штучка, а не наше домотканое барахло.