Я шепчу эти, казалось бы, магические слова, но они теперь кажутся нелепыми и не дают успокоения. Неужели они действовали на тех, кого я учил им? Не верю!

И леденящий смерти страх,

Как червь, в твою вползает душу.

И беспощадно сразу рушит

Систему слов в никчемный прах.

О Боже, отодвинь это мгновение! Фактически я же еще совсем не жил. Пусть страдания! Пусть тоска! Пусть страх! Пусть разочарование! Только не Ничто! Все, что я говорил, есть ложь!

И слов поток теперь иной.

Бесценной жизни продолженье,

Хотя бы на одно мгновенье,

Ты просишь дать любой ценой.

Но довольно! Хотя ты не Бог, ты все-таки человек! А это тоже кое-что значит. Встреть это, как подобает мужчине. Выпрямись! Подними голову! Скажи себе: я готов, я не испытываю раскаяния за содеянное, я не прощу пощады, я хочу жить, и потому я готов умереть. Смерть есть часть жизни, завершающая жизнь. Умри достойно человека. Достойная смерть очищает от всех грехов и исправляет все земные недостатки. И не надо слов. Смерть надо встречать молча.

Сейчас настанет твой конец.

И распадутся жизни звенья.

И не способен сам Творец

Остановить времен теченье.

В лицо небесному Царю

Скажи такое многократно:

Что жизнь мне дал — благодарю,

Вдвойне — что взял ее обратно.

…Прошло несколько лет.

Дверь в самую захудалую и потому самую популярную «забегаловку» в Новых Липках открылась и впустила известного в свое время в городе тунеядца, пьяницу, трепача и «целителя» Ивана Лаптева.

— Глядите! — раздались возгласы. — Никак опять Исусик объявился! Откуда ты? Слух был, что тебя в Москве «шлепнули». Значит, вранье?

— Нет, — сказал Лаптев, отыскивая место для своего полного стакана и тощего тела, — не вранье. Только «шлепнули» не меня, а нечто во мне: во мне убили Бога.

Подлинная любовь не протекает ровно.

Западная народная мудрость

Не любил бы, так не бил бы.

Русская народная мудрость

Мы будем бороться за мир до тех пор, пока камня на камне не останется.

Советская народная мудрость

Ночью я очнулся и тут же погрузился в бредовое состояние. Мне казалось, что меня куда-то волокут.

— Куда? — спросил я беззвучно.

— На Суд! — также беззвучно загремел Голос.

— На какой?

— На последний.

— За что меня судить, если каждый миг моей жизни был предопределен вами заранее?

— За жизнь.

— Чем я могу расплатиться за нее?

— Плата за жизнь есть смерть. Твой срок пришел. Плати!

— Не спешите, я, может быть, еще выкарабкаюсь. Я еще не испробовал до дна всю горечь бытия.

И Они меня отпустили. И я вроде бы выкарабкался. И начал думать о всякой ерунде.

У меня часто появляется желание что-то сделать, но очень редко появляется желание делать то, что я хочу сделать. Не думайте, что это — мертвая софистика. Это — живая диалектика. Я сейчас сформулирую свою мысль в иной форме, и вы будете даже разочарованы ее банальной ясностью: я хочу что-то сделать, но не хочу прилагать усилия к осуществлению своего желания. Видите, как это просто. Между прочим, таковы вообще все «вечные проблемы», которые величайшими мыслителями прошлого и их ничтожными интерпретаторами настоящего возведены в ранг самых глубоких и сложных. Стоит их сформулировать в несколько иной форме, как сразу обнаруживается пустота и никчемность. Например, вечная проблема номер один «Быть или не быть?» для русского человека предстает в форме: пить или не пить? И двух мнений тут не может быть: конечно пить! И еще как пить! Потом повторить. Потом добавить еще. И затем начать по-новому. Эта проблема номер один в русском языке может быть сформулирована также в иной форме: бить или не бить? И опять-таки двух мнений не может быть: бить, непременно бить! И главным образом — в морду. Западу, само собой разумеется, этого не понять, ибо русские проблемы на западные языки перевести невозможно. Исчезает романтическая окраска и психологическая глубина.

Желание ничего не делать появляется у меня еще чаще. Но на сей раз я прилагаю титанические усилия к тому, чтобы осуществить свое желание. И всегда успешно. Западные мыслители усматривают в этом «обычную русскую лень». Они, как всегда, ошибаются.

Сейчас у меня появилось желание сочинить роман. А почему бы нет? Все советские эмигранты что-нибудь сочиняют. Чем я хуже их? Итак — роман. Причем в первоначальном смысле слова: о любви. Но о любви особой — между Советским Союзом (Москвой, короче говоря) и Западом. О какой тут любви может идти речь, возмутитесь вы, если… Именно это «если» и позволяет видеть тут любовь подлинную. Можно сказать, любовь до могилы. Если вы прочитали вышеприведенные эпиграфы, вы должны понять, в чем тут дело. А если пропустили, прочтите непременно. Времени это отнимет минуту, а мудрости наберетесь на всю жизнь. Любовь между моими героями является не только подлинной, но и современной: она гомосексуальна. Причем Москва есть активный партнер. Спросите любого советского человека, что Москва делает с Западом, и вы услышите нечто такое, что подтверждает мое предыдущее утверждение. Граждане западных стран скажут то же самое, только в более приличных выражениях. Но отношение наше к этой связи в корне различно. Запад считает ее здоровой и испытывает от нее сладострастное удовлетворение. Мы же испытываем чувство стыда и брезгливости. Правда, не за себя, а за Запад.

Один мой знакомый десять лет работал в одной западной стране шпионом. Недавно его разоблачили, причем — случайно: он в пьяном виде предложил своему собутыльнику (местному журналисту) на пари организовать демонстрацию протеста на любую заранее заданную тему. Инцидент получил огласку, и моего знакомого выслали из страны. Сделали это вяло и неохотно: страна была заинтересована в сохранении дружеских отношений с Москвой. Приехав в Москву, мой знакомый говорил (разумеется, в пьяном виде), что «все эти недоноски» (он имел в виду западных лефтистов, пацифистов, нейтралистов и интеллектуалов) стоят того, чтобы… И далее он сказал именно те слова, которые я постыдился привести выше.

А вот вам еще загадка: то, что я здесь говорю, не выражает моих убеждений. Загадка опять-таки кажущаяся: просто у меня нет никаких убеждений. У меня есть лишь более или менее устойчивая реакция на все то, с чем мне приходится сталкиваться, — стереотип поведения. Убеждения суть свойство западного, а не советского человека. У последнего вместо убеждений есть стереотип поведения, не предполагающий никаких убеждений и потому совместимый с любыми убеждениями. Из смешения убеждений и стереотипа поведения без убеждений происходят многие недоразумения в оценке поведения советских людей западными людьми. Если бы то, что высказываю я, высказал кто-то другой, я вступил бы с ним в полемику. Если хочешь познать истину, оспаривай прежде всего самого себя. Но я утверждаю это не из убеждений, а для красного словца, ибо к истине я тоже не стремлюсь. Наличие убеждений у человека есть признак интеллектуальной недоразвитости. Убеждения суть лишь компенсация за неспособность быстро и точно понять данное явление в его конкретности. Это — априорные установки на то, как поступать в конкретной ситуации без понимания ее конкретности. Человек с убеждениями негибок, догматичен, зануден и, как правило, глуп. Но чаще убеждения не влияют на поведение людей. Они лишь украшают тщеславие, оправдывают нечистую совесть и маскируют глупость.