Усевшись напротив гостя, прямо под чурами, Боголюб замер в величавой неподвижности – сказывалась долгая привычка к обрядовым трапезам на глазах у множества людей. Вид его простому человеку внушал почтение и трепет – в князе он видел живых чуров и самих богов, – но Свен, привыкший на своих киевских бояр смотреть немного свысока, остался спокоен. Однако впервые за все время усомнился, что хитрый замысел Ельги хоть сколько-то осуществим. Боголюб казался единым целым не просто со своим столом и избой, но со всем этим холмом, со всей землей Деревской. Его не выкорчевать, как дерево на корню, не выдавить, не вытащить, не выманить отсюда! Никакими посулами не уговорить дуб перейти с одного места на другое.

Но тут же, неприметно тряхнув головой, Свен отбросил сомнения. Он что, вещун – предрекать, взойдет или не взойдет? Надо делать, что задумано, а там как богам поглянется.

– Пусть чуры наши, что род наш кормят, дадут и тебе пищи под нашим кровом! – Боголюб сам разрезал каравай и вручил Свену ломоть.

– Где страва, там боги! – ответил Свен, принимая угощение.

«Посадят тебя за стол, не набрасывайся, как голодный! – внушала ему дома Ельга. – Выжди, пока хозяин чего сам в рот возьмет, тогда и ты от того же ешь, а раньше него – нельзя. Откуси разочек, хлебни два раз и ложку положи. Скажи, сыт. И только когда будут упрашивать, тогда еще поешь чуть-чуть».

Следовать этим советам оказалось нелегко: Свен и правда был голоден, проведя без малого день в пути. Однако голод перебивало скрытое волнение. «И пока едите, молчи, – наставляла Ельга. – Вы привыкли в гриднице языками трепать, так что все изо рта валится, а у добрых людей так не водится!» Этот совет дался легче: Свен наблюдал за хозяином дома, ожидая знака к началу беседы. Однако тот неспешно пробовал хлеб, сыр, прочие угощения, и Свену оставалось лишь, исправляя должность вежливого гостя, следовать за ним.

– Хорошо ли доехали? – наконец начал Боголюб. – Как дорога?

Свен рассказал о дороге.

– Как у вас в Киеве дела? Здоров ли… – Боголюб запнулся, вспомнив, что о здоровье князя Ельга спрашивать больше не приходится.

Он был в замешательстве: полагалось спрашивать о старшем, но он не знал, кто теперь в Киеве старший. Посольство Щурово затем и отправилось, чтобы это выяснить.

– Кто у вас нынче в Киеве набольший? – Боголюб посмотрел с тревогой, выжидательно, будто говоря: «Ты?».

Свен, понимая его опасения, едва не улыбнулся с горечью. Трудно пришлось бы Боголюбу, доведись склонять голову перед парнем, годящимся в сыновья. Так не водится, чтобы младший повелевал старшими.

– Нет у нас в Киеве набольшего, – к собственному разочарованию и к облегчению Боголюба ответил Свен. – Как умер отец мой, князь Ельг, остались я да сестра-девица. Князя нового не обрела пока земля Полянская.

– Вот оно как! Худо дело! – Боголюб покачал головой, но весть эта явно его порадовала. – А что там… родичи наши, Щур, брат мой вуйный, и ближики его? Благополучно ли добрались к вам?

– Прибыли к нам ближники твои, и выслушали их мужи киевские со всем вниманием, – приступил к делу Свен. – Слышно, ты… хочешь сестру мою… – он оглянулся на большуху, не зная, уместно ли при ней обсуждать это дело. – При этих женщинах можно о деле говорить?

– В этом доме все уши, все уста – мои, – улыбнулся Боголюб. – Говори, что тебе велено, не бойся.

– Желаешь ты сестру мою взять в жены себе?

– Истинно так. Ныне, как отец твой мертв, надобно нам, древлянам, и вам… – Боголюб запнулся, поскольку не рассчитывал произносить эту речь перед русом, – и вам, киянам, друг за дружку держаться. А не то прознают про… печали ваши недруги злые, и оглянуться не успеешь, как сызнова будете хазарам дань платить.

Свен опустил лицо, признавая справедливость этих слов.

– Даже и не то беда, что хазары… – заговорил он, – а то беда, что раздору среди киян ныне много… Согласия в народе нет.

– Вот как? – Боголюб слегка наклонился в его сторону. – С чего же раздор?

– Да как… Когда главы у дома нет, всяк норовит сам другим на голову сесть. Всяк на стол княжий метит. Мужей знатных у нас много, Сварожьих внуков, так всякий и мнит, что коли он Ельгову дочь в жены возьмет, то самому Ельгу сделается равен.

– Есть такой покон, – кивнул Боголюб. – Кто жену, сестру либо дочь княжью за себя берет, с ней берет и наследок его.

– Покон-то он покон. Да разве ж я могу такое стерпеть – чтобы свой же боярин выше меня сел? – в голосе Свена зазвучало неподдельное негодование, поскольку терпеть такого он и правда не собирался. – Не будет моего согласия! И дружина… не желает над собой полянина терпеть. А нету у нас такого мужа, чтобы все его слушали – и поляне, и русы. Кто бы мог нам всем общий покон дать и править честно.

– Молите богов – и пошлют вам боги князя честного, – будто его это не касалось, посоветовал Боголюб.

– Богов молить – это уметь надо, иначе не угодишь и вместо благ одно горе получишь!

– Сие тоже верно, – Боголюб опять кивнул, в душе довольный: это грустное обстоятельство ему было на руку.

– Вот я и надумал, как прослышал… как выслушал речи людей твоих, – Свен понизил голос, будто доверял самое важное. – Что если… Ты бы взял сестру мою замуж, стали бы мы с тобой родичи. А ты человек мудрый, в славе, тебя по всем землям уважают. Ты бы и сказал киянам, что мне, как единственному сыну Ельгову, его наследок взять надлежит. Ведь из рода княжа выбирают, у вас так водится?

– Так.

– Вот пусть и у нас так выбирают. Да у отца другой родни-то нету – я один! Значит, мне надлежит!

Рассуждение это и самому Свену казалось весьма справедливым и убедительным. Вот только родниться с Боголюбом он не собирался, хорошо понимая, что это родство отняло бы у него именно то, к чему он стремится.

Но того, что он это понимает, Боголюбу как раз не следовало знать. И Свен посмотрел в глаза хозяину, изо всех сил стараясь придать взгляду выражение дружелюбия и доверия. Благо, при его суровой внешности сдержанность не внушала подозрений.

– Вот так я подумал, как речи Щуровы услышал, – закончил Свен. – Дай, думаю, поеду сам к Боголюбу. Будет он моим…зятем, – с трудом выговорил он слово, которым всегда обозначают младшего и которое так не шло к этому величественному седоватому мужу, – моим родичем, и кто же тогда на нас?

Боголюб сразу не ответил, обдумывая его слова и предложенные условия. Свен ждал, что в душе тот сразу согласится, но едва ли поспешит в этом признаться.

– Вот что я еще подумал, – продолжал он, испытывающее глядя на Боголюба. – Ведь сестра моя – дева молодая. Как лебедь белая, как заря румяная, как солнце сияет, коса золотом горит, взгляд – будто у ясна сокола. А ты… уж больно в почтенных годах. Пристала ли тебе такая невеста?

Боголюб усмехнулся, в глубоко посаженных серых глазах его под густыми бровями явственно мелькнула озорная искра.