Свену послышалась насмешка в голосе Старика – не мог же тот пообещать такое взаправду. Старик лукав, как сама смерть. Но и щедр, как судьба, с теми, кто ему по нраву.

Лицо Старика заволоклось туманом, и туман колебался, будто в нем летают черные птицы, вороша его широкими крыльями. Единственный глаз сиял из мглы, будто болотный огонь… пламя на кургане в ночи… Тусклый, но прочный свет памяти в веках, обещанной Стариком…

Остаток ночи Свен проспал без сновидений. Разговор со Стариком к утру сохранился в памяти смутно, как перепутанные воспоминания раннего детства. Проснувшись, еще не открыв глаза, он ясно помнил одно: вместе со старым мечом из отцовского ларя он получил удачу для всех дел, на какие хватит отваги.

⁂

Когда тьма рассеялась и в оконце слабо забелела заря, снаружи донеслись тихие голоса. Звучали они мягко, по-женски, однако Свен быстро встал и выглянул. После странной ночи он чувствовал себя необычайно бодро, а та железная судорога в жилах, томящая все тело мучительной тоской, вспоминалась как страшный сон.

У хозяйских изб виднелось неожиданное для столь раннего часа оживление: с десяток женщин, девок, подростков куда-то собрались и ждали возле Боголюбовой избы. С собой у них были большие лукошки, пестери за плечами, мешки.

– Куда это они? – удивился Свен, шаря глазами по толпе и выискивая скуластое лицо с мягким подбородком и румянцем на щеках. – В рань такую…

– Зелья собирать, – прогудел позади него голос Шатуна. – Пока солнце не встало, росу не высушило, всякое зелье особую силу имеет.

– С чего это?

– Так Купалии сегодня. Кто ранечко умоется чистой росой с шелковой травы, тот весь год здоров будет.

– Йотуна мать…

Занятый своими заботами, Свен упустил из виду счет дней и не заметил, как въехал прямо в главный день теплой половины года. Но открытие это вызвало в нем одну досаду: сегодня никакие дела решаться не будут. Нынче только гулянья, веночки, цветочки…

Но тут из княжьей избы показались еще три женщины, и досаду его как рукой сняло. Впереди выступала Горянь, за ней следовала одна из младших жен и Ружана – тоже с плетенным из бересты пестерем за плечами. Она шла через двор в толпе прочих женщин, а Свен следил за ней глазами, будто это самое важное, что он должен здесь совершить. Вчера на ней была простая темная дерга[26], а сегодня ту сменила красная нарядная плахта, вытканная яркими полосами, и плотно обтягивала бедра. Широкий тканый пояс несколько раз обвивал стан, подчеркивая его легкость и стройность. Среди похожих фигур в белых сорочках и плахтах Свен легко находил Ружану – она двигалась как-то не так, как другие, а ловчее, и красная бахрома шерстяных нитей поверх белой намитки так выразительно обрисовывала ее лицо.

Ружана шла с безразличным видом, не глядя по сторонам – может, еще не вполне проснулась. Подходя к воротам, вдруг оглянулась на гостевую избу, и Свен невольно отпрянул от оконца. Пробрала дрожь, хотя едва ли молодуха могла его увидеть.

Да и хотела ли? Мало ли, зачем она оглянулась? Но женщины уже ушли, и доносилось снаружи первое «Ой раным-рано, на Купалу», а он все смотрел на прикрытые ворота.

Но вот белесое небо оделось голубизной, на двор упал солнечный луч. Пришли две женщины – одна из младших Боголюбовых жен, виденных Свеном вчера в большой избе, другая челядинка, – принесли гостям хлеб, сыр, пообещали скоро доставить кашу. Свена пригласили позавтракать с князем и повели в хозяйскую избу. Он пошел охотно – сам себе стараясь не признаваться, отчего возможность снова попасть в Боголюбово жилье так его воодушевила. Однако сейчас здесь были почти только мужчины. На стол подавала младшая жена со служанкой, прочие женщины еще не вернулись. Зато вокруг стола стояли, дожидаясь, пока князь прикажет садиться, человек семь-восемь мужей и молодцев разного возраста. Ближе к Боголюбу – старшие, уже зрелые мужи, с окладистыми бородами, из тех, что уже сами могут иметь младенцев-внуков; на другом краю стола – румяные, с первыми нескладными бородками прошлогодние отроки.

Все это были княжьи сыновья; жили они со своими семьями в других избах городца и даже частью в веси внизу, но Боголюб созвал их, чтобы почтить гостя. Князь назвал им Свена, а Свену их, но он ни одного имени не запомнил. Не без тайной мысли он взглянул на двоих старших сыновей по бокам от Боголюба – вскоре ему придется иметь с ними дело, – но потом подавил улыбку и лишь слегка прищурился. И эти тоже – не наследники. У древлян власть не передают от отца к сыну. Когда Боголюб умрет, маличи соберутся и выберут ему на смену какого-нибудь старого пня… вроде Щура и к его имени прибавят почетное прозвище Мал. А этим придется ждать, пока седина в бородах пробьется, и уповать на свой случай – когда перемрут все, кто старше. Древлянский князь войско на рать не водит, его дело – говорить с богами, а это сподручнее делать тому, кто уже одной ногой на том свете.

Посадили гостя напротив хозяина, так что внушительное лицо Боголюба и чуры над его головой снова оказались у Свена прямо на виду. Небольшие глубоко посаженные глаза на широком лице придавали Боголюбу оттенок медвежьего лукавства, не давая Свену забыть: при всем внешнем дружелюбии он может быть опасен.

Подавали в этот день кашу из толченого ячменя и вареные яйца. Примета есть такая – если съесть в этот день все яйца, что нашлись в хозяйстве, то весь год куры будут нестись лучше. Ели молча, и только когда женщины убрали горшки и накрыли рушником оставшуюся половину каравая, Боголюб снова заговорил с гостем. Стал расспрашивать о делах в Киеве, о боярах. Свен отвечал охотно, скрывая лишь самое главное: то, что Киев ожидает нового князя с севера, Ингера, сына Хрорика, сестрича Ельгова. Об этом Боголюбу незачем знать. Пусть думает, будто Ельг не оставил законных наследников и его наследие только ждет уверенной руки, что сумеет его ухватить.

– А что же тебя отец не женил до этих лет? – спросил Боголюб. – Мужей в славе у вас довольно, неужто ни у кого дочери нет хорошей?

– У варягов нет обычая сынов женить, едва первый ус пробьется. Принято сыну меч вручать, – Свен покосился на собственный меч, чье имя теперь знал, и внутренне содрогнулся от воспоминаний ночи, – и говорить: вот мое наследство тебе, а прочее сам добудешь. Тут, прежде чем женится, надо человеком стать, славу добыть.

Боголюбовы сыновья посматривали на него с непониманием. Какую славу? Зачем? Род бывает «в славе», то есть уважаемый и живущий по заветам дедов. А у человека что за слава? Будь работящ, почитай богов и чуров, слушай совета старых людей – и придет тебе счастье.

– Меч, вижу, есть у тебя, – Боголюб тоже посмотрел на блестящую серебром рукоять. – Не пора ли о жене подумать?

– Уж не будет ли у тебя какого совета для меня? – усмехнулся Свен, понимавший, что неспроста Боголюб завел речь об этом.

– Будет и совет, будет и невеста. Сговоримся с тобой – выдам за тебя дочь. Только и ты уж мне пообещай родственное уважение.