Дома распаковались, ванна, кофе, то да се. Только отрубились, звонок от тещи. Включайте, мол, телевизор… Снова кофе, но уже с коньяком. Недорогим, армянским. Через час еще звонок, по звуку ясно, что «межгород». Старинный (нас познакомил в свое время Юлиан Семенов) приятель Франсуа Моро, с которым мы тогда работали над рукописью Les coulisses du Kremlin, жаждал деталей. Да все спокойно, говорю, ничего не слышно. И тут же услышал. Услышал мерный гул: по проспекту катилась колонна БТР. Тогда в город вошло 362 танка, 427 бронетранспортеров и БМП.

Выпили еще по 50. Армянского, из АрмССР. И персиками закусили. Азербайджанскими, из АзССР. Ведь Союз-то был един и нерушим.

Полдесятого позвонил генерал Калугин. Тот, который, как позже оказалось, был злостным предателем. А тогда вполне себе соратник Ельцина да Собчака. Очень бодро отбарабанил абсолютно программный текст, явно рассчитанный на тех, кто записывает. Про то, что ГКЧП – преступники и «их точно будут судить». Призвал собирать народ журналистский в Белом доме.

Около десяти я сел за телефон. Звонил, видимо, всем подряд, судя по тому, что наткнулся как-то на интервью Кости Кинчева, где он рассказывал, что узнал о перевороте от меня. Более того, из той же публикации узнал, что рокер-пассионарий звал меня на баррикады, а я, пообещав подтянуться, так и не появился у Белого дома.

Помню, что, набрав Ване Демидову, разбудил его супругу Лену, которая спросонья буркнула, что вы все, мол, уже заколебали: хватит звонить, поспать дайте. Добавила: «Все в порядке, мальчики (это о ведущих “Взгляда” Листьеве, Любимове & Политковском. – Е.Д.) уже там, в Белом доме, работают». От ее будничной деловитости и непоказной безмятежности стало как-то не по себе.

Набрал Тельману Гдляну. Его жена Сусанна сказала, что он уехал часов в семь. Мобильных тогда не было, не говоря уже об Интернете. Никто не знал, что Тельман Хоренович уже арестован и вместе с Владимиром Комчатовым и Николаем Проселковым спрятан в казарме ВДВ. Стало ясно, что ничего не ясно. Да, было пряное ощущение куража. Нездоровая возбужденность носилась в августовском воздухе. Захотелось еще коньяка. Жена неохотно согласилась присоединиться в обмен на клятву, что за руль я сегодня не сяду. Созвонился со спецкором CNN Морикой Олсон, с которой познакомился за несколько недель до этого в Атланте. Ей, говорит, совсем не страшно. Решил для себя, что протуплю дома, в Белый дом не поехал. Супруга аплодировала.

На следующий день поехал в суд. Так было запланировано. 20 августа 1991 года в два часа дня я судился в Ленинском райнарсуде. По так называемому «делу Рыжкова» (иск к бюллетеню «Совершенно секретно» по поводу моей статьи «Кто такой этот Рыжков?»). Здание суда расположено за гостиницей «Белград». Недалеко, в общем-то, от Белой Цитадели Ельцина на набережной. По дороге от дома до Смоленки я видел штук восемь БТРов, полдюжины танков и… примерно полсотни очередей за дынями. Дыни почему-то давали 20-го. Дыни. И многие больше были обеспокоены ценами на бахчевые, чем громыхающим по соседству путчем. Вспомнил мемуары ровесников доктора Живаго: они испивали кофию в бистро на набережных Питера, когда мимо маршировала обкокаиненная матросня на штурм Зимнего.

Утром 21-го мы с женой выехали за сыном-школьником, которого пасли наши друзья на даче под Ригой (ЛатвССР). Телефонную связь с Прибалтикой путчисты зачем-то обрубили, и как (и главное – когда) это закончится, было не вполне понятно. Часа в три дня слетели в красивый кювет на скорости явно больше 140, срезая стволы хилых придорожных деревцев. Мы с женой отделались сотрясениями мозга, сплющенными позвоночными дисками и вполне кинематографичными царапинами. Но гораздо больше мозг сотрясла веселая реакция гаишников (дело было в поселке Кунья под Великими Луками). На наш вопрос, как там, мол, дела у Ельцина, разбитной капитан хохотнул:

«Дела, бля, в прокуратуре, а у них там в Москве – делишки».

Долго я потом возмущался. Как же так! Судьба страны решается, а им насрать. Теперь тот офицер выглядит куда мудрее. Он-то понимал, что лучше в этой стране уже не будет, все перемены и пресловутые новые повороты – только к худшему.

Но тогда, в 1991-м, лично мне все было как бы ясно: кто – справа, кто – слева. Кто прав, кто виноват. Кто хороший, кто плохой. Я ненавидел узурпатора, понимаешь, Янаева с его пестрой командой и не одобрял поведение экс-коллеги по «Взгляду» Сергея Ломакина, к которому вице-президент обратился на «ты». Я гордился многочисленными своими друзьями, что нешуточно рисковали жизнями в коридорах Белого дома. Не надо тогда было мучиться с выбором. А сейчас, похоже, не то что надо, но приходится.

Конечно, я не мучим ностальгией по застойным временам; меня Родина-мать засадила за тюремную решетку, когда мне было 20, – и фактически за что? За чтение неправильных книжек. Однако чувство уверенности в завтрашнем дне тогда было. Была уверенность, что будет так же хреново, как всегда. Есть два способа прожить жизнь. Две основные мули, как говорит один мой знакомый.

Две. Можно либо БЫТЬ, либо ИМЕТЬ. Россияне всегда выбирали первое. Поэтому не могло быть и речи о конкуренции Запада. Сейчас что-то непонятно. Стало быть, мы можем проиграть. И зачем тогда нужно было побеждать тем августом?

Про Кинчева, кстати, любопытный был пассаж в моем разговоре с основателем «Смысловых галлюцинаций» Сергеем Бобунцом (см. выше).

– Сергей, в одном из ранних интервью вы говорили, что у вас «Алиса», ну, в частности, Костя Кинчев, перепахали. Вы дружны?

– Нет.

– А переоценка произошла вкусовая?

– Нет, ну конечно, ну вы представляете, я ребенком, не знаю, сколько мне было, 14 лет или 15, получил альбом «Энергия» группы «Алиса», который еще не хард-рок, а что там, новая волна, да, то есть вот электронные звуки там, безумно красиво, модно, как-то невероятно, да. И сейчас ну, совсем другие ощущения. Во-первых, я вырос. Во-вторых, группа «Алиса» изменилась, и так далее. Но, в принципе, как сказать, я действительно очень любил «Алису» и люблю рассказывать историю, как надо любить группы. Ну, то есть вот приезжает группа «Алиса» и дает вот во Дворце спорта три дня, значит, то ли 8, то ли 7 концертов за три дня.

– И вы на все, да?

– Ну, я не на все, но на пять я сходил, то есть каждый день и не по разу. Вот так я Кинчева любил… И хотел сказать, про Костю Кинчева и вообще про отношение. Я всегда людям, которым могу сказать, говорю, что, ребята, не приближайтесь к звездам, к своим кумирам, пожалуйста, ну, не дай Бог. То есть я не к тому, что там все ужасные, но просто, не дай Бог, разочаруетесь. То есть я до сих пор, например, когда смотрю на Славу Бутусова, когда я в Питере выступаю, я смотрю – боги, боги. Просто как бы до сих пор у меня такое трепетное отношение. И вот пусть оно такое и остается.

– Ну, как бы существует тезис, что талант не облагораживает своего носителя, что личное знакомство близкое может разрушить.