– Я не знаю. Ничего не могу сказать.

Адвокат делает паузу, заглядывает в записку, которую держит в руке. Потом смотрит на меня, длит паузу, заставляет меня помучиться. Спешить не надо, пытка тем эффективнее, чем она медленнее. Он подходит ближе ко мне, коричневые ботинки, как у профессора Уэста, темно-синий костюм в светлый рубчик видны из-под мантии. Он кивает на ходу, останавливается прямо передо мной и говорит:

– Я прекрасно понимаю, почему вы не можете сказать. Это уловка, не так ли? Факты таковы: имелся запасной ключ от комнаты, и, по словам вашей матери, вы знали, где он лежит, на одежде Дэниела обнаружена ваша ДНК, и, наконец, смерть теоретически могла наступить в то время, когда вы находились в доме одна. Я думаю, с учетом фактов, которые я изложил, у меня есть право, а возможно, даже обязанность задать вам вопрос…

Тощий прерывает:

– Протестую, ваша честь, защита ведет себя агрессивно.

– Протест отклоняется. Но я прошу защиту вести себя более деликатно.

Адвокат кивает, но сама его поза, с широко расставленными ногами, с отведенными назад плечами, демонстрирует, что плевать он хотел на деликатность. Ему подавай славу. Ему подавай мою голову. Он прищуривается, глядя на меня, набирает побольше воздуху, полную грудь. Триумф совсем близок. Он задает его, этот вопрос, к которому готовился все это время:

– Ведь это не моя клиентка убила Дэниела, не так ли? Расскажите суду, что на самом деле произошло в вечер его смерти, расскажите правду.

Никто не слышит моего ответа, он потонул в криках «возражаю», Тощий и Толстый оба кричат: «Возражаю, ваша честь, имеет место запугивание свидетеля». Оба вскочили на ноги, оба разом говорят: «Ваша честь, она несовершеннолетняя, она не находится под следствием». У присяжных растерянный вид, ручки больше не висят в воздухе, зажаты между зубами, мужчина в переднем ряду развел руки, будто говорит «кто знает». Джун тоже вскочила на ноги, растеряла свой обычный вид «гранд- дамы». Я не вижу никого, кроме тебя. Держу пари, ты улыбаешься, наслаждаешься переполохом, который сама устроила, срежиссировала.

Я солгала.

Таков был мой ответ.

Я повторяю его.

– Я солгала.

Мне приходится повторить еще дважды: я солгала, я солгала, чтобы судья поднял руку вверх, требуя тишины.

– Дайте свидетельнице сказать, – говорит он.

Вот он, момент, которого ты, мама, так ждала.

Когда я расколюсь. Когда ты победишь.

– Да, я солгала.

Никто, кроме адвоката, не шевельнул даже бровью. Никто не шаркает ногами, не скрещивает ноги, не пишет в блокнотах. Адвокат снова подходит ко мне, кладет руку на кафедру передо мной, дружеским таким жестом, но он не друг, он голодный волк. Хочет добычи. Он так долго подбирался ко мне, главному свидетелю. Я вижу тот вечер совершенно отчетливо, я была там. Я знаю, как все произошло.

– В чем вы солгали? – спрашивает он.

Я киваю, я могу рассказать, хорошо. Я пыталась помочь Дэниелу, я сделала все, что было в моих силах. Я хотела, чтобы он оказался в безопасности, дилли-дилли, чтобы его никто не обижал. Правда. Я говорю ему, что мне жаль. Очень жаль. Правда. Застывшие лица присяжных. Лицо Джун. Лица моих юристов. Лицо судьи.

– В чем вы солгали? – снова спрашивает он.

– Я солгала Дэниелу, когда сказала ему через глазок, что все будет хорошо. Я знала, что не будет, но все равно сказала так. Я сказала ему неправду. Вот в чем я солгала.

Я начинаю плакать, соленые слезы окрашиваются в красный цвет, потому что из носа опять пошла кровь. Я вижу, что адвокат разочарован, лицо несколько скисает. Сегодня ты останешься без обеда, сам видишь.

Пошел на фиг.

Он убирает руку с кафедры, не отрывая глаз от меня. Он может смотреть сколько влезет, но доказать ничего не может, его время истекло, его обвинят в давлении на несовершеннолетнее лицо, если он продолжит свои наезды, и он прекрасно это понимает. Он отходит к своему месту, садится и говорит слова, которых я так ждала:

– У меня нет больше вопросов, ваша честь.

– В таком случае свидетельница свободна, может покинуть кафедру.

Волна. Рана. Печаль накатывает на меня, когда меня отпускают, я не двигаюсь, смотрю на ширму. Я хочу броситься к тебе и залезть обратно к тебе в утробу. Начать все заново, и в новой жизни ты будешь любить меня нормальной любовью. Светлая, новая жизнь. Судья снова открывает рот, пока Джун жестом показывает мне – уходи.

– Вы свободны, Милли, ступайте, – говорит судья.

Он тоже устал. На нем парик из конского волоса, тяжелый. Жаркий. Он называет мое имя, мое новое имя, вслух.

Это нарушение правил. Она начеку, как собака, которая идет по лисьему следу.

– Ее зовут Энни.

Все головы поворачиваются к тебе. Ты говоришь не как сумасшедшая, не как изверг, чего все ожидают от тебя. Ты говоришь как мать, которой не все равно. Мне приходится собрать всю свою волю, чтобы не броситься к тебе. Зал реагирует на ошибку судьи, шепот переходит в голоса, они становятся громче.

– Тишина в суде! – приказывает судья.

На этот раз требуется больше времени, чем прежде, чтобы зал успокоился, власть и непогрешимость судьи поколеблены. Достаточно оказалось трех слов, произнесенных тобой. Твой голос, как дождевое облако, повис над залом, предвещая град. Бурю.

Джун берет меня за руку, я поднимаю камушек, и она выводит меня из зала. Я больше не слышу ни песни, ни припева, в голове только твой голос, который произносит мое имя. ЭННИ.

Я снова в комнате с кремовыми стенами, ты тоже со мной. Майк и Саския смотрят на мое лицо, на мою блузку.

– Всего лишь кровь из носа, – говорю я. – Пойду в туалет, умоюсь.

– Мне пойти с тобой? – предлагает Саския.

– Нет, спасибо.

– Мы ждем тебя здесь, – добавляет Майк.

Я киваю.

Дверь в туалете закрывается на задвижку, она задвигается вправо. Достаю из кармана Черный Турмалин. Ребра не годятся, блузка же белая. Спускаю брюки. Бедро самое то. Я прижимаю острый край к коже, провожу со всей силой. Процарапываю букву «Э». Как удар хлыста, как приход после наркотика. Боль переносит меня далеко, переносит меня к тебе.

«Э» ЗНАЧИТ ЭННИ.

Да, я навсегда останусь Энни для тебя, но для других я Милли. Два сиамских близнеца внутри меня, ведут войну.

Хорошая я.

Плохая я.

Ты гордишься мной, правда? Я сыграла в игру, я даже победила, мама.

Когда я снова возвращаюсь в комнату ожидания, Джун говорит, что она подаст жалобу в суд в связи с тем, как защита обращалась со мной. Майк обзывает адвокатов подонками, так себя не ведут, говорит он. Все в порядке, отвечаю я, главное, что все позади. У Саскии успокоенный вид. Джун провожает нас до парковки и говорит, что конец не за горами, приговор должны вынести на следующей неделе.