— У вас стоит троян, — напомнила Новицкая.

Дебора Фукс смерила империалистку холодным взглядом.

— Я его убрала.

— Хорошо, адельфрау, — кивнул я. — Но имейте в виду: если придется, я убью ее. Не вздумайте подворачиваться под руку.

Новицкая странно покосилась на меня, но возражать не стала.

Перед тем как отпустить нас, Аретку услал куда-то одного из подручных — имени его я так и не успел запросить в базе данных, — и тот вскоре вернулся с парой штуковин, которые я с первого взгляда принял за лазерные пистолеты. Секретарь, еще не потерявший связи с ирреальностью, поправил — лазерные коммуникаторы.

— Остались со времен основания колонии, — пояснил шериф. — Очень удобно для связи на средних дистанциях, и луч почти невозможно перехватить.

Это я знал. Угол рассеивания в рабочем режиме невелик, и практически обнаружить ласкер можно только в те доли секунды, когда два коммуникатора захватывают местоположение друг друга, и максимально широкий луч мечется перепуганной бабочкой.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Во время восхождения, думаю, нам будет не до разговоров, но если найдем подходящий уступ или когда доберемся до плато, сразу же попытаемся связаться с вами.

— Я оставлю человека на крыше, — пообещал Аретку. — С богом.

Новицкая украдкой перекрестилась. Я, как агностик, потупился.

Как заявила агентесса, вероятно, желая меня ободрить, взбираться на обрыв Ласточек было бы труднее. Тот являл собой почти ровную стену километровой высоты, и передохнуть во время восхождения можно было, только приколотив страховочные ремни к скале и повиснув на них. Я бы в таком положении вряд ли сумел бы расслабиться — разве что аптечка вкатит мне лошадиную дозу транквилизатора.

Стена, отделявшая шельфовое плато от долины Узкого моря, была выше пресловутого обрыва раза в полтора, но, как и стены Большого каньона на Земле, не была совершенно отвесной. Хватало и осыпей, и уступов. На мой взгляд, это только усложняло задачу. На обрыве Ласточек направление было одно — вверх. Пробираться в предрассветной мгле между предательски ненадежными осколками песчаника — занятие, которое я бы с радостью уступил любому мазохисту, если бы мог найти подходящего для такой работы за оставшийся мне срок.

А времени у нас было ровно семьдесят восемь минут — так подсказывали внутренние часы. После этого мои полномочия, как в известной сказке, превратятся в тыкву. А сам я, надо полагать, — в крысу.

— Начали, — проговорил я. Слова уже не расплывались в морозном воздухе редкими облачками — они таяли, едва слетев с губ. Стылые пальцы поднявшегося перед рассветом ветерка лезли в каждую щель, никакие нагреватели не помогали. Я и не представлял, что в колонии может быть настолько холодно, если это, конечно, не каторжная планета. Обычно заселение начинается с наиболее уютных широт. Страшно даже подумать, что творится ночами ближе к полюсу и как не трескаются от мороза палубы траулеров. — Аплинк прерван.

Я заблокировал контур связи. Поле зрения немного расчистилось: теперь секретарь выводил на роговицу только системные индикаторы. Мутное небо не давало света. Пришлось задействовать ночное видение, и передо мною нарисовалась синей акварелью стена.

Первые двести метров мы одолели без особого труда. Очевидно, в какой-то момент вымерзание планеты приостановилось, и волны Узкого моря не просто срезали песчаник стены, а разбили обломки в каменное крошево, сцементированное высохшей солью. Приходилось пробираться между валунов, обходя опасные трещины, пробуя подошвами землю на каждом шагу, но это было проще, чем лезть по обрыву.

Мир сузился до предела. Все мое внимание сосредоточилось на вещах простых и близких: песок под ногтями, ледяной ветер под курткой, крошащиеся выступы под пальцами. При каждом рывке боль в сломанных ребрах пробивала выстроенную наркотиком броню вокруг сознания, заставляя хватать ртом хрусткий от соли воздух. Вбить костыль, закрепить страховку, проверить, подтянуться еще немного и повиснуть на кончиках пальцев, пока ноги шарят в поисках опоры. Где-то внизу сияли городские огни, грохотал бульдозер, пугающе беззвучно сновали роллеры, а мы взбирались все выше и выше, туда, где последние звезды гасли в небесах. Гемма скрылась за стеной, Арктур стоял почти в зените, постепенно истаивая. Мне пришло в голову, что к тому времени, когда мы доберемся до края плато, край солнца выйдет из-за горизонта. Мы выбрали для восхождения самое неудачное время — перед восходом, когда рассеянный свет не даёт толком воспользоваться ночным зрением. Стоило переключиться на сумеречный режим, мир вокруг тонул в потоках сапфирного огня; выключишь — и вокруг снова прозрачная мгла, в которой ориентируешься скорей на ощупь, нутряным чутьем, и есть только одно направление — в небо.

Добравшись до первого уступа, я рухнул навзничь и пару минут пытался отдышаться, выключив все аугменты. Здоровенный булыжник пытался проковырять мне бок, ноги свешивались в пропасть, но все это было неважно по сравнению с блаженным чувством покоя и твердой опоры.

— Ну что, — спросила Новицкая, тяжело дыша. Прищурившись, я разглядел, что она улыбается. — Продолжим?

— Мгм, — буркнул я, поднимаясь на четвереньки. — Сейчас… батареи подзаряжу…

Индикаторы питания и в самом деле колыхались у опасной черты. Похоже было, что запас гликогена в печени я уже исчерпал.

— Держите. — Агентесса сунула мне в ладонь что-то мягкое и, кажется, липкое, хотя сквозь перчатку не разберешь. — Суньте в рот и медленно жуйте, не глотая. Глюкоза всасывается через слизистую.

Я послушно запихал за щеку комок клейко-сладкой массы.

— Што ето такое? — удалось мне продавить сквозь тут же заполнившие рот слюни.

— Мазурик по-польски, — созналась Новицкая. — Вообще-то сухофрукты в сиропе, но Тась считал, будто так звучит внушительней. Замечательно поддерживает уровень сахара в крови.

— Спасибо. — В голове и правда перестало шуметь. Я запил приторный мазурик водой из фляги, протянул бутыль своим спутницам. Обе отказались.

— Берегите воду, — посоветовала империалистка. — Ближе к вершине она нам пригодится. И больше пользуйтесь аугментами. Что толку беречь энергию? Если сорветесь, она вам не понадобится.

Мне столь фаталистический взгляд на мир не был свойствен, однако совет я принял к сведению. Следующий обрыв дался мне легче — во всяком случае, одолев его, я не лег пластом, а только посидел минуту на краю, болтая ногами. Хронометр показывал пятьдесят девять минут до срока. Неужели эта пытка продолжалась всего треть часа? Тогда сколько же нам осталось до вершины?

Я рискнул поднять голову. Тут же накатило острое головокружение: казалось, будто смутно видимая в сумерках громада не то кренится, готовясь рухнуть нам на голову, не то вовсе стоит под немыслимым углом, и как мы держимся на ее уступчике — непонятно. Получалось, что мы одолели примерно треть пути. Я бы не поверил, что это вообще возможно; думаю, лишенный наращений альпинист такими темпами уже выдохся бы или сорвался в спешке, теряя драгоценные секунды на то, чтобы вновь закрепиться на скале. Но пока что времени хватало. Как пойдет дальше?..