– Совсем, – терпеливо ответила Юлия.

– Вы, молодежь, знаете, что это может повредить ребенку. Я видела по телевизору детского врача, который рассказывал, что прошлое поколение родителей приходило к нему с вопросом: «Мой ребенок писается, что с ним не так?» Родители нового поколения приходят к тому же врачу с вопросом: «Наш ребенок писается, что не так с нами?» Вы, новое поколение, берете вину на себя.

Юлия оперлась затылком о стенку гардеробной.

– Мы делаем те же ошибки, что вы. Просто другие их версии.

Эстель покрутила в руках пачку сигарет.

– Обычно я курила на балконе, Кнут не любил, когда в доме накурено, к тому же мне нравился вид – дорога, уходящая вдаль к мосту. Вид из этой квартиры. Я его обожала. Но… да… вы, наверное, слышали, что десять лет назад с этого моста прыгнул человек? В газетах писали. И я… я посмотрела, в какое время это произошло, и оказалось, что это случилось ровно после того, как я покурила. Кнут закричал, что по телевизору показывают что-то важное, и я прибежала в квартиру; сигарета осталась дымиться в пепельнице, а тем временем человек взобрался на мост и прыгнул. После этого я перестала курить на балконе.

– Эстель, дорогая, вы не виноваты, что тот человек прыгнул с моста, – утешала Юлия.

– И мост тоже не виноват, – вставила Анна-Лена.

– Что?

– Мост не виноват, что с него прыгают. Прекрасно помню эту историю, Рогер из-за нее очень переживал.

– Он знал этого человека? – спросила Эстель.

– Нет-нет, что вы. Но он многое знал про мост. Понимаете, Рогер инженер, он строит мосты. Конкретно этот мост построил не он, но если ты увлечен строительством мостов, как Рогер, то и судьба чужого моста тебя тоже волнует. По телевизору про тот мост говорили так, будто он был виноват. Рогер из-за этого очень расстроился. Мосты ведь нужны для того, чтобы сближать людей, сказал он.

«Надо же, какая странная и романтичная мысль», – подумала Юлия. Возможно, это, а возможно, тот факт, что Юлия устала и была голодна, сподвигло ее на то, чтобы рассказать:

– Несколько лет назад мы с невестой были в Австралии. Она захотела прыгнуть с моста на тарзанке.

– Твоя невеста? Ру? – кивнула Эстель.

– Нет, моя бывшая невеста.

Это была длинная история. Все истории длинные, если начать их рассказывать с начала. Например, наша история была бы гораздо короче, если бы она касалась только разговора трех женщин в гардеробной. Но в ней рассказывается также о двух полицейских, один из которых поднимался по лестнице.

А снаружи происходило вот что. Прежде чем подняться по лестнице в доме напротив, Джек строго-настрого велел отцу ждать его на месте. И никуда не ходить. Особенно в дом, где произошел захват заложников. «Жди здесь!» – сказал сын.

Но отец, разумеется, его не послушал.

Он взял пиццы, поднялся наверх, в квартиру, поговорил с грабителем и вернулся назад.

Юлия, сидевшая в гардеробной, тотчас пожалела о том, что вспомнила про свою прежнюю невесту, и сказала:

– Когда я встретила Ру, то была помолвлена. Но это долгая история. Забудьте.

– У нас есть время для долгих историй, – заверила ее Эстель, которая выудила из сундука еще одну бутылку с вином.

– Твоя невеста хотела прыгнуть с моста? – возмущенно спросила Анна-Лена.

– Да. Это называется банджи-джампинг. Тебе привязывают к ногам резиновый трос – и прыгаешь.

– Вот бред.

Юлия потерла виски.

– Мне тоже это не нравилось. Она хотела все в жизни попробовать. В этой поездке я поняла, что мы не сможем быть вместе, что для меня это чересчур. Я скучаю по будням, по рутине, а она скучать не любила. Вот я и уехала из Австралии на неделю раньше, сославшись на работу. Тогда я и Ру впервые поцеловались.

Сказав это, Юлия захихикала. То ли от смущения, то ли оттого, что впервые за долгое время вспомнила, как началась их любовь. Так бывает, что, оказавшись в водовороте жизни, забываешь, как все начиналось, а когда рождается ребенок, вдруг кажется невозможным представить, что ты когда-то любил кого-то еще.

– Как вы встретились – ты и Ру? – спросила Эстель. В углах губ у нее блестели капельки вина.

– В первый раз? Она зашла в мой магазин. Я флорист, она хотела купить тюльпаны. Это было за несколько месяцев до того, как я поехала в Австралию. Я особо ничего не подумала, но… она была симпатичной, это любому ясно.

Эстель с воодушевлением кивнула:

– Да, это первое, что я подумала! Она восхитительна! У нее экзотическая красота!

Юлия вздохнула:

– Экзотическая? Потому что у нее волосы другого цвета, чем у нас с вами?

Эстель расстроилась:

– Что, так уже не принято говорить?

Юлия не знала, с чего начать объяснение о том, что ее жена не экзотический фрукт, так что сделала вдох и продолжила:

– Как бы то ни было, она была симпатичная. Очень. Тогда она была еще симпатичнее. Не то чтобы… ой, черт, только ей не говорите… она и сейчас красотка! Ну вот и я это… хотела с ней… это самое. Но я была занята. А она продолжала приходить и покупать тюльпаны. Иногда по нескольку раз в неделю. Она могла меня рассмешить, я хохотала на весь магазин, таких людей не часто встречаешь. Я рассказала об этом маме, и мама сказала: «На одной красоте отношения не построишь. А вот если человек веселый – ой-ой-ой, с таким можно прожить целую вечность».

– Мудрая мама, – сказала Эстель.

– Да.

– Она на пенсии?

– Ага.

– А раньше чем занималась?

– Убирала офисы.

– А папа?

– Бил женщин.

Эстель онемела, а Анна-Лена приняла воинственный вид. Посмотрев на них, Юлия подумала о своей маме: самое прекрасное в ней было то, что она смотрела жизни в глаза и, несмотря на то, чем швырялась в нее эта жизнь, никогда не переставала быть романтиком. Для этого нужно большое сердце.

– Бедная деточка, – прошептала Эстель.

– Подонок, – пробормотала Анна-Лена.

Юлия пожала плечами, как делают рано повзрослевшие дети, стряхивая с себя чувства.

– Мы ушли от него. И он не стал нас искать. Я не то чтобы ненавидела его, мама не позволяла. После всего, что он с ней сделал, она даже не разрешала мне его ненавидеть. Мне всегда хотелось, чтобы она встретила какого-нибудь мужчину, кого-то доброго, кто мог бы ее рассмешить, но мама говорила, что с нее хватит. Но… когда я рассказала про Ру, мама разглядела во мне что-то важное, а я разглядела что-то важное в ней, возможно, это покажется… даже не знаю, как сказать. Она тоже когда-то это переживала и потеряла надежду, понимаете? И я подумала… вот оно, значит, как. То, о чем все говорят. Это и есть настоящее?