Площадь была пустой, в раздавленных цветах, в исковерканных венках. Перед входом одиноко стоял гроб с полированной крышкой. Перед ним на коленях опустились мужчина и женщина, обнимая крышку.

Плотников простился с французом. Изнемогая, в сопровождение охраны, направился к выходу, чтобы вернуться в клинику и лечь под спасительные капельницы.

Плотников вышел через служебный ход, где его поджидала машина. Шел, окруженный охраной, не желая появляться на площади. С нее увезли гроб, убирали рассыпанные цветы, поломанные венки. Над площадью еще витало эхо грохочущего взрыва, воздух был густ от воплей боли и ненависти. Плотников приближался к машине, когда из-за угла выскользнул длинный старомодный автомобиль с хрустальными фарами, хромированным радиатором и эмблемой орла, который сжимал в когтях свастику. Из автомобиля поднялся крупный, властного вида господин, преградив Плотникову дорогу:

– Иван Митрофанович, простите ради бога, хотел напроситься к вам на прием, но эти печальные обстоятельства, этот ужасный погром!

– Что вам угодно? – Плотников остановил взглядом охрану, которая уже порывалась оттеснить незнакомца.

– Я Головинский Лев Яковлевич. Столько времени пребываю во вверенной вам губернии, и все не находился случай вам представиться и выразить свое почтение.

– Да, конечно, нам следовало познакомиться раньше. Ваш вклад в развитие губернии мне известен. Но, право, сейчас я не смогу вас принять. Я еду в клинику. Мне еще предстоит курс лечения.

– Я знаю об этом. У меня есть все ваши кардиограммы, вся история вашей болезни. И должен сказать, положение у вас незавидное.

– Что вы имеете в виду? Откуда у вас мои кардиограммы и история моей болезни?

– Видите ли, я и есть история вашей болезни. Я и есть ваша кардиограмма, указывающая на предынфарктное состояние.

– Вы с ума сошли? – Плотников хотел обогнуть стоящего на его пути человека, обращал глаза в сторону охраны. Но было что-то властное, мучительно больное и завораживающее в лице человека. В его волевом подбородке, цепких глазах, в странном волнообразном носе. По этому носу, казалось, пробегает едва заметная волна, и на конце пульсирует прозрачный пузырек плазмы. Плотников не отводил взгляда от этого трепещущего пузырька.

– Что значат ваши безумные слова?

– Я хотел сказать, что являюсь причиной всех ваших несчастий.

– Как вы можете быть их причиной? – Плотников снова порывался пройти мимо этого назойливого и бестактного визитера. Заслониться широкоплечей охраной. Умчаться от этой ужасной площади с разбросанными погребальными венками. Оказаться в бесшумной белизне палаты, под капельницей. Принять снотворное и погрузиться в многочасовую дремоту, где вместо злых кошмаров поплывут над ним белые облака сновидений. Но он не уходил, оставался на месте. В неясных словах Головинского находилась отгадка его злоключений. Та ускользающая точка, от которой повелись его горести, его потери, бессилье и боль его сердца.

– Каким образом вы стали причиной моих несчастий?

– Это я, зная о месте ваших любовных свиданий, послал на лодке фотографа, и он сделал тот разоблачительный снимок, где вы, обнаженный, сжимаете в объятиях свою любовницу. Это я сделал так, чтобы этот снимок попал в Интернет и его увидела ваша жена, ваш сын и ваша возлюбленная. Это я наблюдал, как все они уходят от вас и вы мечетесь, не в силах их удержать. Это я любовался пожаром вашей замечательной дачи, в которой сгорали ваши любовные мечтания, ваши любимые книги, ваши замыслы великих преобразований. Это я прислал на траурную церемонию отвратительных мертвых свиней в золотых погонах и орденах, после чего вся губерния стала смотреть на вас как на святотатца. Это я сорвал ваше пафосное патриотическое шествие, включив в него колонны бандеровцев и правого сектора. Они пронесли перед вами гроб, предвестник другого гроба, в котором оказался ваш сын, убежавший на войну от развратного отца. Это я сделал все, чтобы убийство прекрасной Паолы Велеш было приписано вам. И на вас, на ваше обессиленное сердце пришелся удар общественной ненависти. Я следил за тем, как разрастается в вас болезнь. Мне приносили ваши кардиограммы. Я перебирал их, мне казалось, что я мну в руках ваше сердце, как кусок пластилина. Вызываю у вас сердечные приступы, кошмарное ожидание смерти. Это все я, Иван Митрофанович, я, Лев Яковлевич Головинский.

– Но зачем? – Плотников чувствовал, что разгадка ужасных событий где-то рядом, как крохотный черный вихрь, кружится между ними и сейчас обнаружится. Он вот-вот разгадает природу своей близкой смерти. Не хотел разгадывать, хотел убежать, но не мог.

– Посмотрите на меня, Иван Митрофанович. Внимательно на меня посмотрите!

Плотников вглядывался в близкое, мясистое, волевое лицо Головинского, в его заостренный, винтообразный нос, хохочущие, меняющие цвет глаза. В этом лице было что-то отдаленно знакомое, ускользающее, имеющее сходство с давно забытым, но не исчезнувшим. Плотников, не в силах уловить это сходство, чувствовал, как земля начинает наклоняться под ногами, он скользит. Искал, за что бы ухватиться.

– Вы не узнаете меня, Иван Митрофанович? Я Зильберштейн, ваш одноклассник. Вы с друзьями повесили меня за окном головой вниз и смотрели, как я корчусь от ужаса, стенаю, умоляю пощадить. И в ответ слышу ваш хохот. Вы отпускали веревку, и я камнем падал к земле. Но вы дергали веревку вверх, и мне казалось, что у меня отрываются ноги. Меня рвало, я захлебывался от рыданий. Но в ответ – из окна ваш хохот! Вы помните меня, Иван Митрофанович?

– Зиля? Ты Зиля? Но у тебя другое имя! – ошеломленно пролепетал Плотников, узнавая в этом мясистом, властном лице то, худосочное, бледное, с журавлиным носом и бегающими испуганными глазами. – Возможно ли это?

– Когда я вырвался от вас, моих палачей, и прибежал домой, мама тут же собралась, и мы уехали из этого города, из этой проклятой губернии. Сначала в Москву, а потом в Германию. Я сделал все, чтобы забыть пережитый ужас, пережитое унижение. Забыть себя, над которым страшно надругались. Я хотел отрешиться навсегда от чудовищной беспощадной страны. Сменил имя, стал заниматься спортом, стал чемпионом университета по боксу. Получил блестящее образование, о котором вы здесь не мечтаете. Мои родственники устроили меня в крупнейшую алмазную корпорацию, и я вошел в совет директоров. Я сделал несколько финансовых открытий, которые обогатили меня. Помимо алмазов я стал заниматься нефтью, инвестициями. Можно найти фамилию Головинский в списке «Форбс». Я присутствую своим капиталом в нескольких крупных российских компаниях. Ваша, не моя, а ваша Россия – это прекрасная добыча для тех, кто умеет делать деньги. А я умею их делать. И все это время я мечтал отомстить своим мучителям, отомстить тебе. Я приехал сюда и не торопился с местью. Искал твои уязвимые точки, изучал твои связи, твои интервью, тексты твоих выступлений. Я ходил к нашей школе, к этому жалкому шелушащемуся зданию, и смотрел на окно, из которого вы меня вывесили. Я снова рыдал, но теперь не от ужаса, а от предвкушения мести. Я хотел, чтобы ты испытал тот же ужас. И ты бы висел над бездной, к твоей голове приливала кровь, ты молил о пощаде, а в ответ слышал радостный гогот мучителей. Я хотел, чтобы ты медленно умирал, испытывая неземные страдания, и не знал, кто твой палач. Теперь ты видишь, я твой палач!