жизни такая напряженность отношений не могла быть постоянным состоянием: временами она рассеивалась, временами, может быть, и вовсе исчезала. Иногда, правда, всего два-три раза, фельдмаршал пробовал в своих письмах к царю взять тот шутливый тон, какой часто встречаем в переписке между Петром и ближайшими к нему лицами: выставить себя поклонником чтимого в «компании» царя Бахуса. «Пожалуй, государь, — заканчивал он одно из ранних своих писем, — попроси от меня благословения у всешутейшего (то есть потешного патриарха Н. М. Зотова. — А. З.) и поклонися каморатом моим: Александру Даниловичю, Гаврилу Ивановичю (Головкину. — А. З.), и про здоровье мое извольте выпить, а я про ваше здоровье обещаюся быть шумен…»{490}. В другой раз, много позднее, в 1715 году, после всякого рода осложнений в отношениях с царем он рисует в письме к Петру целую картину боя с «Ивашкой Хмельницким», устроенного им вместе с другими четырьмя приехавшими к нему «для совета» генералами по поводу «радостной вести» — о рождении у царя сына: «Я на утрии опамятовался на постели без сапог, без рубашки, только в одном галстуке и в парике, а Глебов ретировался под стол»{491}. Получилось, однако, не письмо, а литературное произведение, стиль которого выдает преднамеренность сочинителя и которое по этой причине едва ли произвело желаемое впечатление.

Бывали и без содействия «Хмельницкого» в отношениях царя с Шереметевым хорошие моменты. «При сем случае вашему сиятельству доношу, что его царское величество с государынею царицею сюда счастливо прибыл и меня милостиво восприял…»{492}, — сообщал, например, он Ф. М. Апраксину из Данцига в письме от 28 февраля 1716 года и видно, что был счастлив от этого приема. Но такие моменты обычно были ненадежны, как вышло и в настоящем случае: вскоре после того как писалось это письмо, настроение Петра резко изменилось.

Положение Шереметева в его отношении к Петру может быть дополнительно освещено еще и другим путем — чрез выяснение его отношений к разным группам и отдельным лицам среди сотрудников царя.

И по происхождению, и по складу мировоззрения Борис Петрович ближе всего был, несомненно, к группе родовой знати. Виднейшие ее представители — Долгоруковы, Голицыны, Куракины — даже состояли в родстве с ним, а Д. М. Голицын в силу особой близости был назначен Борисом Петровичем в духовном завещании душеприказчиком. Саксонский посланник фон Лоос говорит также об особенно тесной связи Шереметева с князем Василием Владимировичем Долгоруковым, игравшим большую роль в «деле» царевича. Долгоруков не только, по его словам, оказал Шереметеву большую услугу во время следствия над фельдмаршалом по доносу Рожнова, но и способствовал назначению фельдмаршала главнокомандующим в Померанию, будто бы убедив царя в ненадежности для этой цели Меншикова{493}.

Надо думать, что со всеми этими лицами была у фельдмаршала переписка; к сожалению, сохранились только письма его к В. Л. Долгорукову за 1715 год, но и то исключительно деловые, официальные, которые лишь стоящим в начале каждого обращением — «сиятельный князь, мой милый племянник» — выдают родственные отношения корреспондентов{494}. К другим лицам той же группы или от них к Шереметеву мы почти не имеем и официальных писем, и тем более «цыдул», как назывались записки частного характера, которые люди того времени имели обыкновение посылать в приложении к официальным письмам. Почему их нет в огромном эпистолярном наследстве фельдмаршала? Возможно, что это не случайность: во время розыска по «делу» царевича одни лица из этой группы привлекались к следствию, а другие могли этого ожидать, и поэтому уничтожение переписки было естественным предупредительным приемом с их стороны.

Зато перед нами открыты благодаря уцелевшей переписке отношения фельдмаршала к тесному и вместе с тем пестрому кружку, который назывался «компанией». Среди его корреспондентов А. Д. Меншиков, Ф. А Головин, Ф. М. Апраксин, Я. В. Брюс, А. В. Кикин. Это были разные люди и по своим личным свойствам, и по социальным признакам, по-разному связанные с Петром. Их особенности находят отражение и в отношениях между ними и Шереметевым.

11

Наиболее важны и вместе наиболее сложны отношения Шереметева и А. Д. Меншикова.

Они, можно сказать — социальные антиподы, по крайней мере в пределах своего класса: один — родовитый боярин, другой — выходец из самого захудалого шляхетства. Между тем, если судить по их переписке, их связывала глубокая взаимная симпатия. Оба изощрялись в изысканнейших оборотах для выражения своих чувств. «Превосходительный генерал-фельдмаршал, мой особливый благодетель и любезный брат» — обычное обращение их в письмах друг к другу, у Шереметева иногда и еще более сильное: «крепчайший благодетель и брат».

Превосходительные друзья обменивались между собой подарками. В 1704 году Шереметев «челом бьет» «светлейшему» десятью коровами «голанскими» да «быком большим галинским на завод»{495} — вероятно, из лифляндской добычи. А в августе 1711 года в письме из Прутского похода обещал, как мы знаем, аргамаков «ис турецкой добычи. Умеренный и воздержанный, притом же больной Шереметев не только для Петра, но и для Даниловича отступал от своих правил, чтобы вместе с ним славить Бахуса — как полагалось тогда — до потери сознания.

Судя по письмам Шереметева (их сохранилось гораздо больше, и они главным образом служат нашим источником), Меншиков играл в его жизни большую и притом положительную роль. Мы видели уже, что без прямого его участия не обошлось почти ни одно земельное пожалование фельдмаршалу, и от самого фельдмаршала слышим чрезвычайно выразительное признание этих услуг Даниловича. Прося Меншикова в 1704 году «вступиться за него и подать руку помощи» в вопросе о назначении ему фельдмаршальского жалованья, Шереметев подкреплял свою просьбу общим напоминанием: «Как и прежнюю всякую милость получал через тебя, государя моего, так и ныне у тебя милости прошу…»{496}.

Но и в разных других затруднениях Меншиков — обычное прибежище для Бориса Петровича. Получив от царя гневное письмо, он сейчас же вспоминает своего «крепчайшего благодетеля и брата»: «Боже сохрани, — изображал он в письме к Меншикову свое душевное состояние, — дабы от такого гневу не постигла меня вящая болезнь и не убил бы меня паралиж, понеже вам, моему благодетелю и брату, слабость в здоровье моем извесна… Прошу вашу светлость, яко присного моего благодетеля, не остави меня в такой печали и болезни»{497}, то есть Меншиков должен был своим заступничеством смягчить гнев царя. К нему же фельдмаршал обращался и за советом в вопросах военно-административного характера. Царь прислал к нему иностранного генерала, которому велел дать драгунский полк. Зная, как заботливо относится Петр к иностранцам, состоящим на службе, Шереметев был в большом смущении: как бы не сделать по