Судя по всему, это ей придется сегодня спать без простыней в соседней комнате, если только она не решится все-таки разбудить его. Но пока что можно отложить решение и пойти сначала в душ. Она стащила с крючка халат и пошла в душевую. Торопливо сбросив куртку и брюки, она встала под струю тепловатой воды, испытывая настоящее наслаждение. Понятие «вымыться дочиста» — это не просто смыть грязь с поверхности кожи, а куда более глубокое ощущение. Халат представлял собой просторное запахивающееся изделие типа кимоно с поясом где-то посередине. Она не стала вытираться досуха, что вообще было вряд ли осуществимо в условиях такой влажности, а просто промокнула себя полотенцем, накинула халат, запахнула полы и потуже подпоясалась.

«Ну уж нет, — подумала она, подбирая с пола одежду, — будь я проклята, если пойду спать на матрас, где ползают тучи насекомых. Пусть встает и перебирается туда сам. Ничего с ним не случится!»

Часы показывали уже пять минут четвертого. Сестра Лэнгтри кинула пропитанную потом одежду прямо на пол, подошла к кровати и положила руку на плечо Майкла. Прикосновение было нерешительным и мягким, потому что ей невыносимо жаль было будить его. И в конце концов она решила оставить все как есть, так что рука ее касалась его плеча по-прежнему легко. У нее уже не было сил посмеяться над собственной неуверенностью, она почти упала на стул, стоявший рядом с кроватью, продолжая ощущать под пальцами тепло его кожи, не в состоянии противостоять желанию, которое так часто охватывало ее, желанию почувствовать его. Это было непреодолимое ощущение. Она попыталась вспомнить, что возникало в ней, когда она прикасалась к обнаженному телу любимого человека, но ей это не удавалось, вероятно, потому, что между двумя этими событиями прошло слишком много времени, целая жизнь, а та, прошлая, настолько отличалась от теперешней, что всякие воспоминания, и прежде всего чувственные, начисто изгладились из памяти. Уже шесть лет, как все ее собственные потребности были погребены под грузом насущной необходимости заботиться главным образом о потребностях других людей. Но самым большим потрясением было для нее понять, что, в сущности, она не слишком-то переживала по этому поводу. Отсутствие личной жизни не было для нее невыносимым испытанием, она не жаждала ее и не стремилась к ней.

Но теперь перед ней был Майкл, живой, настоящий, и ее чувства к нему тоже были настоящими. Как давно она хотела этого, желала всем своим существом — прикоснуться к нему и почувствовать биение жизни. Она смутно ощущала, что имеет на это право. «Вот человек, которого я люблю, — думала она. — И мне неважно, кто он и что он, Я люблю его».

Рука ее заскользила по его плечу, сначала осторожно, потом, с каждым кругом, прикосновение все больше и больше становилось ласкающим. Наступил ее час, и она не стыдилась больше, что он ничем не показал, хочет он этого или нет. Она с любовью прикасалась сейчас к нему, просто потому что ей было хорошо, и она хотела запомнить это ощущение. И постепенно она полностью растворилась в совершенной радости прикосновения, она прижалась щекой к его спине, немного подождала, а затем повернула голову, чтобы ощутить губами вкус его кожи.

И когда он резко повернулся к ней, она замерла в оцепенении: она разоблачена, ее маленький рай стал известен. Оскорбленная, униженная собственной слабостью, она резко отпрянула, но он схватил ее за плечи и приподнял со стула так быстро и легко, что она даже не почувствовала никакого насилия над собой, настолько незаметным было его движение, в котором не было ни нападения, ни грубости. Она даже не смогла уловить, что с ней происходит, настолько точными и мягкими были его руки. И вот она уже сидит на кровати, одна нога подвернута, руки его сомкнуты у нее за спиной, лоб касается ее груди. Он дрожал, и это ощущение передалось ей. Она с силой притянула его к себе, И они замерли в неподвижности, пока то, что заставляло его так сильно дрожать, не перестало наконец терзать его.

Потом руки его разжались и упали вниз, пальцы легко скользнули по ее талии, и она почувствовала, Как он потянул за узел на халате. Пояс развязался, и тогда он раздвинул полы халата так, чтобы прикоснуться лицом к ее коже. Пальцы его легко обхватили ее грудь, и в этом жесте было столько благоговения, что все в ней поднялось, так невыносимо трогательно это было. Майкл поднял голову, слегка отстранившись от нее, и ее лицо как бы само последовало за его лицом. Она повела плечами, чтобы помочь ему стащить с нее халат, прижалась грудью к его груди, руки стиснули его плечи, и она почувствовала, как ее губы потянулись к его губам, как его рот сильно и нетерпеливо обхватывает их.

И только тогда позволила она всей силе своей любви подняться в ней, она закрыла глаза, ярко блестевшие в темноте, почувствовала, как каждая ее клеточка излучает любовь к нему. Он не мог любить ее, но для нее он был такой радостью, будил в ней ощущения давно забытые, в сущности, не особенно для нее важные, но все еще такие знакомые. И чувство сладкой мучительной остроты, такое новое и странное, пронизало все ее тело до кончиков пальцев.

Они поднялись на колени; он проводил пальцами по ее бедрам так медленно, словно хотел продлить все ощущения, чтобы они стали невыносимыми, а у нее не было сил помочь ему или противостоять дальше, она была слишком погружена в чудо, с которым оказалась один на один.

Уже было почти семь утра, когда сестра Лэнгтри тихонько выскользнула из своей комнаты, полностью облаченная в предписанную уставом дневную форму сестры милосердия — серое платье, белую косынку, красную накидку. Манжеты и воротничок жесткие, начищенный значок блестел, как новый. Сегодня она одевалась особенно тщательно, поскольку ей хотелось выглядеть так, как она чувствовала себя — отмеченной печатью любви. Улыбаясь, сестра Лэнгтри подняла голову и посмотрела на небо, с радостью встречая новый день, потом вытянула перед собой руки, с наслаждением растягивая уставшие мускулы.

Никогда еще путь к отделению не казался ей таким длинным и одновременно таким коротким, как сегодня, но она не жалела, что ей приходится оставлять его там, в комнате, спящим, а самой уходить. Она совсем не спала в эту ночь, да и он уснул не раньше шести часов, только после того, как она встала и вышла из корпуса. Еще до того как пойти в душ, она все-таки вспомнила, что ей надо поставить на место планки, которые она отодрала от окна соседней комнаты, так что ее не было около получаса, даже больше. И когда она вернулась в комнату, он уже крепко спал. Она прикоснулась губами к его спящим губам и вышла. У них впереди много времени для этого, целые годы. Скоро они поедут домой вместе — она ведь выросла в деревне и обходиться без городских удобств сможет прекрасно, ей не надо переламывать себя. К тому же Мэйтлэнд не так уж далеко от Сиднея, а жизнь на молочной ферме в Хантер-Вэлли ни в какое сравнение не идет с трудным и суровым существованием на западе среди пшеницы и овец.

Как правило, к полседьмому кто-нибудь в палате обязательно просыпался, но она к этому времени всегда уже с полчаса как была в отделении: готовила им завтрак и потихоньку расшевеливала их. Но сегодня все было тихо, все сетки, за исключением кровати Майкла, были опущены.