Он был один. Один в цитадели клана Змеи.

У него это получилось! Но все же это был еще не конец пути.

Крепости гадов были настоящим лабиринтом. Состояли как из природных коридоров, так и из выдолбленных в камне залов, туннелей, проходов, комнат и складов. Великие даймё обычно строили свои замки таким образом, чтобы внутренняя планировка зданий была как можно более сложной – и, очевидно, высекая из камня свою цитадель, Змеи использовали аналогичные решения. Кентаро непременно заблудился бы здесь, но ему улыбнулось счастье.

Горбатое счастье.

Мужчина был слугой у гадов, и, видимо, они не настолько хорошо к нему относились, чтоб он испытывал к ним глубокую преданность. Без сопротивления он показал Духу дальнейшую дорогу через пещеры. «В глубь долины!» – так он сказал.

А это значило, что Конэко не находился в крепости, а был спрятан где-то глубже, дальше. Горы, судя по всему, скрывали больше тайн, чем можно было предположить.

Дух прошел через внешние территории, по дороге уничтожая попадавшихся Змей. Наконец он оказался в каких-то древних штольнях, а из них попал на склады продуктов и оружия. Здесь ему уже больше не встречались противники, а слух не уловил признаков чьего-то присутствия.

Дух позволил своему телу передохнуть. Он просто сел на сундук и закрыл глаза. Знал, что его разбудит даже самый тихий шум, и если это случится, то закаленный годами тренировок организм забудет об усталости и снова вступит в бой.

Но сейчас ему нужна была хоть минута спокойствия.

Он абсолютно ни о чем не думал, зная, что разум требует отдыха точно так же, как и тело. Тот, кто не дает отдыха своим мыслям, может лениться хоть целый месяц, но все равно сам не отдохнет.

Поэтому он старался выключить свой разум, не пускать туда – хоть ненадолго – мыслей об окружающей его враждебной долине, Змеях, жгучей боли утомленных мышц… о Хаяи, о том, смог ли его брат и товарищ по оружию вырваться из гор. О госпоже Мэйко и о той странной робости, которую она в нем пробуждает. О Торе, о ее страданиях, прерванных его рукой. О Красном Лотосе, которую потерял, потерпев первое из многих поражений.

Господин Конэко, тебя я не подведу!

Очисти мысли, Дух!

Он расслабился еще больше, а затем начал по очереди напрягать мышцы разных частей тела. Пальцы ног, щиколотки, мышцы ног, живота, пальцы рук, предплечья, плечи, шея… все это в ритме управляемого, успокаивающего дыхания.

Трудно было сказать, сколько он пребывал в этом удивительном состоянии медитации. В конце концов он все же открыл глаза, с облегчением заметив, что напряжен намного меньше, что сердце успокоилось и уже не бьется так бешено, как до того. Он встал.

Кентаро находился в каком-то складе. У стен на специальных стойках стояло огнестрельное оружие – аркебузы, канэгасимы, еще какие-то странные, но, без сомнения, аналогичные стреляющие приспособления. Порох тут не хранился. Пещеры были слишком сырыми, так что черный взрывчатый порошок просто намок бы и стал негоден к употреблению.

Зато во множестве были представлены мечи, тяжелые и неуклюжие топоры, окованные железом палицы. Была здесь и одежда – плащи из сухого тростника, грязные самурайские доспехи, соломенные шляпы. Наконец взгляд его упал на нечто неожиданное.

Странные топорики на длинных рукоятях, короткие луки обратного изгиба, характерные сабли с широкими лезвиями, пращи, арбалеты… оружие мангутов!

Значит, их подозрения оправдались! Змеи действительно были в сговоре с захватчиками. Неужели они и в самом деле должны были подготовить продолжение наступления мангутов, дать степным дикарям время и возможность для преодоления южных болот и рек? Неужели похищение господина Конэко было частью сценария по ослаблению кланов этой части Ниппона – чтобы мангутский меч вошел в эту землю так же легко, как нож в кусок тофу?

Он двинулся дальше, проходя по пути пещеры, заваленные набивными матрацами, брошенные впопыхах кухни… Ни одного мангута здесь не было. Захватчики хорошо умели использовать местных для черной работы.

Его ушей достиг новый звук, что-то похожее на шуршание, в той пещере, куда он направлялся. Он положил руку на рукоять Алого Клинка. Крепь потолка здесь состояла из грубо отесанных бревен. Коридор сужался, и наконец Кентаро встал перед старыми деревянными дверями. Он присмотрелся к ним повнимательней.

Похоже, их привезли с континента – резьба, изображающая веселых и толстых монахов, была выполнена в технике, незнакомой в Ниппоне. Как же так вышло, что эти двери преодолели столь далекий путь через сушу и море, чтобы потом оказаться не в поместье какого-то даймё, а здесь и ветшать среди влажности в тайных крепостях Змей? А может быть, все было иначе? Может быть, эти двери действительно находились в крепости какого-то великого господина… крепости, что гады взяли, вынеся оттуда двери как добычу?

Дух толкнул одну из створок.

Его нос сразу уловил запах кадила, а уши – все тот же шелестящий звук. И шипение!

Это была часовенка, старинная, выдолбленная в скале часовенка со стоящей посреди нее запущенной фигурой Мудреца. Вот только у ног его располагались не цветы, дары или другие жертвы – нет, там стояли миски, наполненные…

Кентаро нахмурился.

Коричневая, черная и зеленая дымящиеся жидкости. Миски были наполнены ядами – без сомнения, именно теми, которыми Змеи натирали острия, наконечники яри и стрел, обмакивали именно туда пули для ружей. Тут же, рядом, стояла плетеная корзина, и как раз из нее доносился этот неприятный шипящий звук.

Дух сбросил с нее крышку, сунул внутрь руку и вытянул именно то, что и предполагал.

Коричневая змея обвилась вокруг его запястья, сжала предплечье, но никак не могла клыками достать до тела воина. Кентаро долго смотрел на зубы, сочащиеся ядом. В его памяти всплыли давние воспоминания, ощущения из детства, когда Седой Пес Ину, закаляя тело ученика, приставлял к его шее клыки пресмыкающегося. Когда позволял остаткам яда проникнуть в кровь, для того чтобы тело стало невосприимчивым к яду.

Он размозжил голову змее, попросту стиснув кулак, и отбросил падаль на землю.

Только после этого он поднял взгляд и присмотрелся к статуе Мудреца. И вздрогнул.

Такого изображения этого божества он еще не видел. Сперва ему даже показалось, что статуя просто грязная или полуразрушенная, но нет, это было не так. Каменный Мудрец был изображен как мужчина в крайней степени истощения. Из-под кожи торчали ребра, глаза были запавшими, лицо больше напоминало череп, чем обычное спокойное обличье бога.

С какой целью это было сделано? Кто решился таким почти издевательским способом изобразить первого Бессмертного? Не веселое божество, символизирующее триумф человека и союз с небесами, а жалкая, слабая, почти умирающая фигура…

А может быть, в этом был какой-то более глубокий, понятный лишь скульптору смысл?