откупитесь. А не дадите следующим, скажут, что вы кровопийца и жлоб. Они доброе не помнят, всем расскажут, как вы пожадничали. И до конца войны вы будете у них самым последним жмотом и душегубом.

— Я знаю, Лиз.

— Ну, так пускай убираются восвояси. Петро с Данилом придут они их прогонят.

— Делай, как я говорю, Лиза. Раздай им по банке консервов и скажи, что это был единственный раз когда я им что-то подарил. Тот, кто придет завтра и следующими днями ничего не получат.

Она покорно вздохнула, но ни слова против мне не сказала. Раздала страждущим по банке рыбных консервов и те ушли довольные. А позже, когда пришел Мурзин, я вызнал через него какая квартира в Новом Городе пустовала и тем же вечером туда переехал. По сути — сбежал от проблем. И я отчетливо это понимал.

На следующий день и через день и на третий ко мне на дачу, что находилась на побережье моря, приходили люди. Ходили возле окон, высматривали мою физиономию. Прикрываясь колядками требовали продуктов, но оставшиеся там жить мужики довольно в грубой форме отвадили их. Мурзин ближе к ночи даже взялся за какое-то дубье и погнал людей прочь от дома. И вроде бы отвадил, огрев кого-то крепко по холке, но на следующий день люди опять пришли и опять Егорыч гонял их по улице палкой и крепким матом. Он, так же как и Лизка, так же как и мои архары придерживался здравого мнения, что прикармливать никого не стоит.

На дачу я вернулся на пятый день, где и встретил Новый, тысяча девятьсот пятый год. Год нового этапа в жизни страны. В полночь по традиции стрельнул шампанским и подарил своим людям по небольшому подарку. Поставить во дворе елку мы не смогли, ее просто неоткуда было взять, так что мы удовлетворились лишь праздничным столом под звуки артиллерийской канонады. Японцы, таким образом, решили нас поздравить. Ровно в двенадцать ночи включили свои бабахалки и не выключали их потом на протяжении пяти суток. Без конца обстреливали наши позиции, готовясь к новому штурму. Потом сделали небольшой перерыв на пару дней и снова включили, с ожесточением уничтожая остатки второго форта.

Четвертый, решающий штурм состоялся одиннадцатого января по старому стилю. Едва лишь рассвело, как их пушки словно озверелые мастодонты набросились на высоту, терзая кирпичную кладку, обрушая своды, кроша бетон в пыль. Над фортом нависла непроницаемая серая шапка дыма и мелкого крошева камня. Неожиданно в полдень теплого дня обстрел закончился, и следом раздались нечленораздельные вопли, соединенные в нестройные хор и частая сухая ружейная трескотня. Японец полез на склон.

Все свои силы генерал Ноги бросил на штурм именно второго форта. Про Высокую он и думать забыл, поняв, что взять ее не сможет. Но нашим от подобного решения были лишь одни плюсы. Сообразив, что все свои силы японец сосредоточил напротив второго форта и наши стали там собираться. Часть пехоты со второстепенных участков была снята и переброшена на опасное направление, и почти все минометы, что малые, что крупные так же перевезли поближе к месту боевых действий. И едва встав на позициях, они стали крыть карабкающегося по склонам противника со смертоносной эффективностью.

Семь дней длился штурм. Семь дней Ноги кидал своих людей под пули, гранаты и мины, и все семь дней он не мог занять уже почти разрушенный форт. Часто японец закарабкивался на вершину, залегал в развалинах форта, полагая, что находится в мертвой зоне, но его накрывали минометами, выбивая, а затем добивая штыками. Взаимодействие командования на таком уровне в эти дни оказалось отлажено просто до совершенства. И немалую роль в этом сыграли мои полевые телефоны. Едва лейтенант от инфантерии понимал, что у него под носом происходит накопление сил противника, как он вызывал минометчиков и просил закинуть с десяток мин по такой-то точке. И через минуты в указанном месте распухали адские бутоны, поднимая в воздух камень, пыль и части человеческих тел. И именно за это наши минометчики оказались столь любимы простыми солдатами.

К исходу седьмого дня штурм сам собою захлебнулся. Противник исчерпал основные силы и бездарно погубил резервы. И потому Ноги в бессилии отозвал пехоту, а сам отправил своему Императору покаянную телеграмму, где снова просил разрешения о сепуку. Этот факт наши установили со стопроцентной достоверностью. Уж не знаю каким способом, но смогли. И каким-то образом этот факт всплыл в иностранных газетах, которые вдруг стали высмеивать подобную варварскую традицию. Император разрешения своего опять не дал и Ноги, скрипя сердце, остался сидеть близь Артура. О пятом штурме уже не могло идти никакой речи — резервы японской армии оказались исчерпаны.

Нам эта осада также далась тяжело. Многие тысячи погибли, тысячи оказались на всю жизнь покалечены. Но, тем не менее, именно после этого крайнего штурма все вдруг отчетливо поняли, что мы выстояли и не сдались. Мы одержали победу, очень тяжелую, почти неподъемную, но заслуженную победу. И теперь нам осталось лишь досидеть до того момента когда осада окажется снята.

Японцы, как установила авиаразведка, действительно к следующему штурму более не готовились. Всех легкораненых они подлечивали и возвращали в строй, тяжелых же отправляли глубоко в тыл. Новые войска не приходили, новые пушки не поступали, лишь снаряды не прекращали прибывать в порт Дальнего. И Ноги, не в силах сломит нашу оборону, стал ежедневно, по часам обстреливать город. Бил по гражданским объектам, бил по портовым постройкам, по бухте…, бил туда, куда палец по детской и глупой считалочке падал на карту. Наши тоже в стороне не оставалась и вели свою борьбу, но делали это редко и только со стопроцентным знанием, куда именно необходимо было отвечать. Со снарядами на наших батареях оказалось не очень хорошо. Еще после окончания второго штурма артиллеристы пришли к пониманию, что снаряды в дефиците и надо бы их поберечь. Вот они и берегли, без нужды не отстреливались, а били лишь тогда, когда знали наверняка, где находится противник. В портовых мастерских, конечно, беспрестанно шло литье корпусов снарядов, мин и гранат, но делалось это такими медленными темпами, что, можно сказать, никакого влияния их работа на запасы не оказала. Тем более что в их приоритете было литье корпусов именно мин крупного калибра и ручных гранат.

В середине января в Артуре вдруг пронесся слух будто бы Куропаткин готовится к решающему бою. И город вдруг заново ожил, забурлил. Этот слух оброс вдруг самыми фантастическими предположениями и догадками. И однажды, теплым