Пир уже подходил к концу, и Мирина подняла голову и заговорила с Парисом тоном, как она надеялась, полным извинения.

– Ты был более чем добр к нам, – сказала она, прижимая ладонь к груди, – и мне невыносима мысль о том, что мы можем прийти и уйти так невежливо. Ты позволишь нам спеть в благодарность какой-нибудь гимн?

Похоже, ее предложение развеселило принца, но он смог подавить улыбку и даже изобразить серьезность.

– Оставьте ваши песнопения себе, милые женщины. Вы нам ничего не должны.

Мирина попыталась найти другой вариант:

– Но должны же мы как-то отблагодарить вас…

Парис склонил голову набок:

– Отдай мне свой лук?

Вопрос заставил Мирину в ужасе отшатнуться. Вежливость требовала выполнить желание царевича, но, несмотря на все попытки Мирины проявить щедрость, она поняла, что даже слова не может выговорить в ответ.

Видя ее замешательство, Парис откинул голову и искренне захохотал:

– Да не бойся ты! Я бы скорее вырвал сердце из твоей груди, чем отобрал бы у тебя лук, потому что уверен: о сердце ты пожалела бы меньше.

Мирина вытаращилась на него, не уверенная, что понимает скрытый смысл его слов.

Все еще улыбаясь, Парис протянул золотую чашу одному из прислуживавших за столом мальчиков, и тот моментально наполнил ее вином.

– Да перестань ты так испуганно смотреть на меня! Зачем бы мне понадобился второй лук… или второе сердце? – Он окинул мужчин взглядом, и кое-кто из них захихикал. – Нет, святой лучник… или надо говорить «лучница»? Так правильнее, да? – Парис нахмурился, как бы размышляя. – Как ты думаешь?

На этот раз одурачить Мирину ему не удалось. Она понимала, что разговоры с ней забавляют сына царя… Однако он не мог быть с ней до конца откровенным, чтобы сотоварищи не посчитали ненароком своего командира за человека уж слишком мягкого и глуповатого.

Элегантный Парис поразил Мирину тем, насколько он отличался от нее самой, как, впрочем, любой цивилизованный человек. Но дело было не в силе и умениях, потому что и сама Мирина была высока ростом и искусна, как он, но вот его дух, живость, манера держаться… Если Мирина была тьмой, то Парис был светом. Его волосы и глаза имели почти такой же красновато-коричневый цвет, как мед, собранный пчелами с диких цветов, тот мед, который они не раз собирали с Лилли под присмотром матери… Но что было куда более интригующим, так это то, что над царевичем, казалось, судьба была невластна. И даже сейчас, в ночи, от него исходило завораживающее тепло. Словно тело Париса вобрало в себя солнечные лучи… Словно этот молодой человек, все еще переполненный дневным сиянием, был в состоянии сдержать саму ночь.

– Конечно, – сказала Мирина, – это слово будет существовать, если такова твоя воля. – Видя, что сумела наконец удивить Париса, и втайне радуясь этому, Мирина продолжила чуть более смело: – А теперь будь добр, открой, чего ты ждешь от нас. Потому что чего-то ты хочешь, я в этом уверена, вот только до сих пор не смогла понять, чего именно.

Парис откинулся на спинку стула; требование Мирины явно произвело на него впечатление.

– Отлично, – ответил он с кивком. – Я хочу выслушать вашу историю. Откуда вы родом? Вы из народа женщин? Там, откуда прибыл я, сила Великой Матери давно иссякла и мужчина, гордый мужчина правит небесами и землей. – Он протянул руку Мирине, словно прося у нее прощения. – Ты проклинаешь меня за такое любопытство?

– Если где-то и есть земля без мужчин, – ответила Мирина, оглядываясь на сестер, – нам всем очень хотелось бы узнать, где она находится. Но как ты наверняка и сам видишь, нам пришлось много выстрадать, и конца испытаниям пока не видно, потому что этот мир кораблей и путешествий не был к нам добр. – Мирина прикрыла глаза, когда в ее памяти вспыхнула картина разбойного нападения на их храм. – Счастье давным-давно к нам не заглядывало. Нам осталось выбирать между опасностью и сожалениями, но ни то ни другое не поможет вернуть те жизни, которые мы потеряли.

Когда Мирина наконец осмелилась посмотреть в глаза Парису, то с облегчением увидела, что насмешка и веселость уступили место искреннему желанию понять трагедию, пережитую его гостьями. Наклонившись вперед, прекрасный царевич как будто забыл на время о мужчинах, сидевших вокруг; даже вино в его чаше осталось нетронутым, пока Парис ждал продолжения рассказа.

Чувствуя его искренний интерес, Мирина решила положить к его ногам полную картину горестей жриц, не скрывая ни одной ужасающей подробности. И пока она говорила, сестры не раз и не два помогали ей вспомнить все подробности.

– Так что теперь ты видишь, – закончила наконец свою историю Мирина, – что у нас нет ничего, кроме надежды остаться в живых. Наши сердца бьются ради тех, кто был похищен и кому наверняка пришлось страдать куда больше, чем нам. Мы не знаем, куда их увезли. Но мы поклялись найти их любой ценой.

Глубокое молчание последовало за ее рассказом. В шатре не было ни одного мужчины, который не смотрел бы теперь на женщин с глубокой жалостью, а Парис сидел, погрузившись в размышления, и слегка постукивал костяшками согнутых пальцев по подбородку.

– Подозреваю, что похитители были греками, – заговорил он наконец. – Просмоленные корабли, отличное оружие, тот язык, который ты описала… – Он оглядел своих соотечественников и увидел согласные кивки и взгляды. – Мы делим с ними северное море и слишком хорошо знаем, на что они способны.

Злобный шепоток пробежал по шатру в подтверждение его слов.

– Северное море, – повторила Мирина. – Далеко оно?

Царевич мрачно посмотрел на нее:

– Дело не в расстоянии. Любой может туда добраться при попутном ветре. Но греки – народ самолюбивый и завистливый. Они построили множество городов и яростно их защищают, а в особенности Микены, где живет их великий царь Агамемнон. Этот город стоит на холме посреди защищающей его бухты, и я бы сказал, до него невозможно добраться. Если, конечно, у тебя нет могучего флота и заодно еще сухопутной армии, а я так полагаю, ничего этого у тебя нет. – (Мирина не нашлась что ответить.) – Для греков, – после недолгого молчания продолжил Парис, – женщины мало чем отличаются от домашнего скота, а уж на чужаков они смотрят и того хуже. Именно поэтому пираты Агамемнона ничуть не смущаются нападать на храмы в других странах и налагать свои лапы на жриц, и как раз поэтому я настойчиво прошу тебя забыть обо всем, что случилось. Даже если твои подруги еще живы, то все равно скоро умрут. Зачем добавлять лишние трупы в погребальный костер?

Мирина была настолько потрясена словами царевича, что ее уважение к Парису чуть было не потеряло точку опоры.

– Будь я мужчиной, – заговорила она, выпрямляясь, – ты бы не стал говорить со мной подобным образом. Но поскольку я женщина, ты уверен, что смысл моей жизни – покой и удобства, что все мои достоинства и моя честь заключаются в целомудрии. Я тебя не виню за это, потому что ты просто говоришь то, что, как тебе кажется, я хочу услышать. Но ты ошибаешься. У нас есть и более высокая цель – цель, которая ведет нас, словно звезда в ночи, и наше стремление так просто не погасить.