— Положим, я расскажу все властям, — прошептала она. — Что тогда станется с теми, кто дал мне эти украшения?

Серьезный взгляд чиновника подтвердил ее подозрения.

— Семеркет, я знала этих людей почти всю жизнь!

— Я не могу уменьшить их вину, и ты тоже не можешь, — ответил оп.

Как бы осторожно дознаватель ни подбирал слова, все они сводились к одному: «Ханро, если ты не хочешь умереть вместе с ними, ты должна сделать то, что я тебе говорю».

Губы ее задрожали.

— Я не могу… Не могу уничтожить всех, кого я когда-либо знала.

— Они сами уничтожили себя.

Женщина дрожала, легкие капли пота выступили у нее на лбу. Внезапно Ханро согнулась, и ее вырвало. Когда она перестала давиться, Семеркет помог ей сесть на скамью. Теперь она дышала ровнее, и молча прислонилась головой к кирпичной стене.

— Что ты собираешься делать, Ханро? Что думаешь?

— Думаю?

Она встала на ноги так, будто у нее болели все суставы, и устало повернулась к Семеркету.

— Я думаю, что лучше бы мне никогда тебя не встречать.

* * *

Снеферу сидел за гончарным колесом. Свет в проеме его мастерской померк, он поднял глаза и увидел, что там стоят Семеркет и Квар.

— Господа, — нерешительно проговорил Снеферу. — Чем я могу вам помочь столь ранним утром?

— Ты смог починить кувшин Хетефры, как обещал?

Мастер кивнул.

— Ну, во всяком случае, сделал все, что мог. Некоторых черенков не хватило. Мне пришлось пустить в ход глину, чтобы заделать дыры. Надеюсь, это сойдет.

— Принеси, — велел Семеркет.

И снова сердце Снеферу подпрыгнуло в груди — как из-за серьезного выражения лица чиновника, так и от его недружелюбного тона. Мастер бросил обеспокоенный взгляд на двух посетителей и исчез в глубине мастерской.

Семеркет и нубиец переглянулись, но ничего не сказали.

Дознаватель пошел к башне меджая на рассвете, чтобы рассказать Квару все, что он узнал в Восточных Фивах, а еще — о глиняных черепках, которые давно нашел в Великом Месте и отнес к Снеферу для починки. Под конец Семеркет сообщил меджаю обо всех украшениях, которыми владела Ханро.

— Они обокрали каждую могилу из тех, что строили, — удивленно заметил Квар. — Но нет ничего удивительного, что преступниками оказались строители гробниц. Кто еще настолько хорошо знает Великое Место?

Квар и Семеркет договорились, что заставят Снеферу выдать имя настоящего хозяина кувшина — который наверняка был одним из грабителей. А потом они конфискуют драгоценности Ханро. Конечно, это будет огромным предательством по отношению к ней, но чиновник позаботится, чтобы ее заслуги в разоблачении заговора стали известны. Это, по крайней мере, спасет ей жизнь.

Снеферу вернулся с кувшином.

— Меня удивляет, что вы нашли этот кувшин в доме Хетефры, Семеркет, — смущенно проговорил горшечник.

— Почему?

— Он ей не принадлежит.

Семеркет переглянулся с Кваром.

— В самом деле? Тогда это облегчение. Мне бы не хотелось, чтобы Хетефра, в ее нынешнем расположении духа, но нему тосковала. Тогда чей же он?

Снеферу поколебался, его пугало то, как его рассматривали Квар и Семеркет — как совы, наблюдающие за полевкой, подумал он. По спине его пробежала дрожь страха.

— Я… Я сделал его для Сани.

— Золотых дел мастера? Мужа Кхепуры?

Гончар кивнул, с сомнением глядя на горшок.

— Может, Кхепура одолжила его Хетефре перед тем, как та была…

Его внезапно перебили крики, поднявшиеся у деревенских ворот. Один истерический голос заглушил все прочие голоса.

— Это Ханро! — сказал Семеркет нубийцу.

Квар сунул кувшин в руки чиновнику и покинул мастерскую.

Меджай пробился через волнующуюся толпу на площадь, Семеркет следовал за ним. Ханро вопила и всхлипывала, а при виде чиновника упала на колени, колотя кулаками по земле.

— Они исчезли. Все исчезли! — выговорила она. Слезы текли по ее лицу, волосы превратились в дикие, спутанные заросли. Ханро, всхлипывая, вцепилась в дознавателя. — Драгоценности… все драгоценности исчезли, Семеркет.

Чиновник лишился дара речи. Если сокровища исчезли, вместе с ними исчезла и улика, которую они с Кваром собирались пустить в ход против строителей гробниц. Остался только жалкий треснувший кувшин, который он держал в руках, — а этого вряд ли хватит, чтобы кого-то убедить. Он повернулся к меджаю, который в гневе оглядывал площадь, как будто мог высмотреть вора в собравшейся толпе.

Из толчеи появился мальчик Рамп, за ним — муж Ханро, Неферхотеп. Увидев в центре толпы свою мать, подросток побежал к ней.

— Мама, пошли отсюда. Люди нa тебя смотрят. Не делай этого, — он попытался поднять ее на ноги, но Ханро беспомощно обмякла и его объятьях, продолжая всхлипывать и стонать. — Мама, пожалуйста, — снова сказал Рами, оглядываясь на любопытствующих строителей гробниц. — Мне за тебя стыдно.

Неферхотеп скользнул между людей.

— А ну, встань, шлюха, — велел он сквозь стиснутые зубы. — Больше ты не будешь позорить мою семью.

Его жена заморгала, испуганная резкими словами, но в этот злосчастный миг увидела, как через толпу протискивается Кхепура в сопровождении Панеба. Староста встала перед Ханро, улыбаясь с довольным видом. Она наклонилась к уху Неферхотепа, что-то ему прошептала, и все услышали, как она тонко и весело хихикает.

Ханро стряхнула с себя руки сына и завопила на старосту:

— Воровка! Отдай мои украшения! Я знаю, это ты их взяла!

— Я не крала твои побрякушки, шлюха! — запротестовала толстуха, широко раскрыв глаза. — Клянусь Амоном, пусть я лягу в могилу, если лгу!

— Я знаю, это ты их взяла!

Толпа нашла выход из тупика.

— Пусть решит наш добрый бог! — закричали люди. — Приведите оракула!

Строители гробниц разразились одобрительными криками — все, кроме старейшин. Неферхотеп что-то свирепо шептал Ханро, веля отказаться от своих обвинений. Рами умолял мать, чтобы та взяла назад свои слова — пожалуйста, пожалуйста! Панеб тоже настойчиво уговаривал Ханро успокоиться.

— О чем они? — прошептал Семеркет, повернувшись к Квару.

— О статуе Аменхотепа — фараона, который триста лет назад основал эту деревню. В подобных спорах они назначают его судьей.

— Статую?

Нубиец только кивнул, пристально глядя на жителей деревни. Те закричали, что Квар должен выбрать людей, которые согласно древним обычаям понесут бога. Меджай быстро указал на нескольких мужчин в толпе, в общей сложности отобрав шесть человек.