— Совсем неплохо, — услышал он голос Пая. — У нас вышло, Миляга! Был такой момент, когда мне показалось, что у нас не получится, но все обошлось!

Миляга поднял голову, когда Пай потянул за соединявший их ремень, чтобы поставить его на ноги.

— Вставай! Вставай! — сказал мистиф. — Не годится начинать путешествие, стоя на коленях.

Миляга увидел, что вокруг — ясный день, а на небе, переливающемся, как зелено-золотой павлиний хвост, ни единого облачка. Не было видно ни солнца, ни луны, но сам воздух казался светящимся, и в этом свете Миляга впервые увидел Пая со времени их последней встречи в огне. Возможно, в память о тех, кого он потерял, мистиф до сих пор не снял с себя одежду, которая была на нем в ту ночь, несмотря на то что вся она обгорела и была покрыта кровавыми пятнами. Но он смыл грязь с лица, и теперь его кожа сияла в потоке ясного света.

— Рад тебя видеть, — сказал Миляга.

— Взаимно.

Пай принялся развязывать ремень, а Миляга тем временем обратил внимание на местность, в которой они оказались. Они стояли неподалеку от вершины холма, в четверти мили от границ расползающегося во все стороны деловито шумевшего городка, застроенного неказистыми хибарами. От подножия холма он тянулся до середины плоской и лишенной деревьев равнины. Дальше по охристой земле шла оживленная дорога, которая увела его взгляд к куполам и шпилям мерцающего вдали города.

— Паташока? — спросил он.

— Что же еще?

— Стало быть, ты правильно выбрал курс.

— Даже в большей степени, чем смел надеяться. Считается, что холм, на котором мы стоим, — это то самое место, где Хапексамендиос отдыхал, впервые появившись из Пятого Доминиона. Его название — Гора Липпер-Байак. И не спрашивай меня почему.

— Город осажден? — спросил Миляга.

— Вряд ли. Мне кажется, ворота открыты.

Миляга обвел взглядом возвышающиеся вдали стены и обнаружил, что ворота действительно распахнуты настежь.

— Так кто же тогда все эти люди? Беженцы?

— Скоро мы об этом узнаем, — сказал Пай.

Узел наконец был распутан. Продолжая изучать окрестности, Миляга потер запястье, на котором отпечатался глубокий след от ремня. Между стоящими внизу хибарами он заметил живых существ, облик которых едва ли напоминал человеческий. Но были среди них и человекоподобные. Стало быть, нетрудно будет сойти за местного.

— Тебе надо просветить меня, Пай, — сказал он. — Мне необходимо знать, кто есть кто и что есть что. Они здесь говорят по-английски?

— В свое время это был очень популярный язык, — ответил Пай. — Трудно поверить, что он вышел из моды. Но прежде чем мы двинемся дальше, я должен объяснить тебе, и чьей компании ты путешествуешь. Иначе то, как люди будут обращаться со мной, может тебя смутить.

— Объяснишь по дороге, — сказал Миляга, которому не терпелось разглядеть поближе незнакомцев внизу.

— Как хочешь. — (Они начали спуск.) — Я — мистиф. Меня зовут Пай-о-па. Это тебе известно. Но ты не знаешь, каков мой пол.

— У меня есть догадки по этому поводу, — сказал Миляга.

— Да что ты? — сказал Пай-о-па с улыбкой. — И что же это за догадки?

— Ты — андрогин. Я прав?

— Отчасти.

— Но ты обладаешь даром иллюзии. Я убедился в этом в Нью-Йорке.

— Мне не нравится слово «иллюзия». Из-за него я выгляжу чем-то вроде актера, а на самом деле это не так.

— Что же тогда?

— В Нью-Йорке ты хотел Юдит — именно это ты и видел. Это была твоя фантазия, а не моя.

— Но ты подыгрывал мне.

— Потому что я хотел быть с тобой.

— А сейчас ты тоже подыгрываешь?

— Я не обманываю тебя, если ты это имеешь в виду. То, что ты видишь перед собой, — это и есть я, для тебя.

— А для других?

— Я могу оказаться чем-то иным. Иногда мужчиной. Иногда женщиной.

— Ты можешь стать белым?

— На секунду-другую. Но если бы я попытался улечься в твою постель при свете дня, ты бы понял, что я не Юдит. То же самое произошло бы, если бы ты был влюблен в восьмилетнюю девочку или в собаку. Я не смог бы предстать в их облике, разве лишь… — Пай бросил на него быстрый взгляд, — в очень специфических обстоятельствах.

Миляга задумался над этим сообщением, пытаясь разобраться с целым роем биологических, философских и сексуальных вопросов. На мгновение он остановился и повернулся к Паю.

— Позволь мне описать тебе, что я вижу перед собой, — сказал он. — Просто чтобы ты знал.

— Хорошо.

— Если бы ты встретился мне на улице, скорее всего я подумал бы, что ты — женщина… — он склонил голову набок, — а может быть, и нет. Думаю, это зависело бы от освещения и от того, как быстро бы ты шел, — Он засмеялся. — Вот черт, — сказал он. — Чем больше я смотрю на тебя, тем больше я вижу, а чем больше я вижу…

— …Тем меньше ты понимаешь.

— Точно. Ты не человек. Это очевидно. Но дальше… — Он покачал головой. — Скажи, я вижу тебя таким, каков ты на самом деле? Я хочу сказать, это окончательная версия?

— Разумеется нет. И в тебе, и во мне скрываются куда более странные обличья. Ты знаешь об этом.

— Я узнал об этом только теперь.

— Мы не можем разгуливать слишком голыми по этому миру. Иначе мы просто выжгли бы друг другу глаза.

— Так ты это или не ты?

— Я. На время.

— Во всяком случае мне это нравится, — сказал Миляга. — Не знаю, что бы я сказал, если бы увидел тебя на улице, но голову бы я точно повернул. Что ты на это скажешь?

— Это все, что мне нужно.

— А я встречу других существ, похожих на тебя?

— Может быть, — сказал Пай. — Но мистифы встречаются нечасто. Когда рождается мистиф, это повод для большого празднества у моих соплеменников.

— А кто твои соплеменники?

— Эвретемеки.

— А здесь они встречаются? — Миляга кивнул в направлении толпы внизу.

— Сомневаюсь. В Изорддеррексе — наверняка. У них там есть свой Кеспарат.

— Что такое Кеспарат?

— Квартал. У моих соплеменников есть город внутри города. Во всяком случае был. Последний раз я был здесь двести двадцать один год назад.

— Господи… Сколько же тебе лет?

— Прибавь еще столько же. Я понимаю, тебе это кажется огромным сроком, но плоть, к которой прикоснулись чары, с трудом поддается времени.

— Чары?

— Магические заклинания. Чары, заговоры, обереги. Они оказывают свое чудесное влияние далее на такую шлюху, как я.

— Приехали! — сказал Миляга.