Однако и церковь больше не была прежней. Она отказалась от противостояния науке – и это, как отметил Шевляков, атеисты смогут увидеть сами, если пролистают «Журнал Московской Патриархии».

Шевляков указывал коллегам, что религия давно стремится приспособить науку к своим потребностям. Даже до революции, когда он был гимназистом, «никто не защищал библейских сказок… в том буквальном смысле, прямом значении, в котором там излагается». Шевляков поделился воспоминаниями, как он, узнав на уроке физики, что Земле шесть миллиардов лет, задумался, как это согласуется с библейским учением, согласно которому мир был сотворен за шесть дней. Но когда он задал на уроке закона Божьего вопрос священнику, есть ли здесь «противоречие между религией и наукой», законоучитель ответил: «Никакого противоречия нет, а то, что для бога один день, для человека миллиард лет», и велел ему сесть на место445. «Это не теперь, а в 1916 году», – подчеркнул Шевляков. Он также рассказал своим слушателям, что Надежда Крупская, вдова Ленина и ведущий идеолог советского образования, во время визита в Московский планетарий отметила, что лекторам надо делать атеистическую составляющую просветительской работы более явной. Послушав «не очень опытного» лектора, рассказывавшего о строении Вселенной, Крупская заметила, что если в лекции по астрономии не будет атеистических выводов, «каждый верующий уйдет после такой лекции, перекрестится в душе и скажет: как велик и прекрасен божий мир». Астрономии самой по себе, заключил Шевляков, недостаточно, чтобы «разрушить религиозное мировоззрение»446.

В ходе антирелигиозной кампании пропагандисты атеизма всего Советского Союза сталкивались с препятствиями на пути своего крестового похода против религии. Лектор-атеист из Тамбова сообщал, что, хотя его передвижной планетарий во время поездок в сельскую местность привлекал посетителей всех возрастов, далеко не всегда из его лекций делали атеистические выводы. Он рассказал о девяностопятилетнем жителе одной деревни, которого «в течение получаса не могли отстранить… от аппарата»; старик объяснил это так: «Мне скоро умирать, я на тот свет не пойду, пока не посмотрю, что там»447. Другой лектор рассказывал, что его передвижной планетарий пользовался популярностью у колхозников, особенно у сектантов, но при этом во время визитов планетария в село сектанты пытались «завести лектора в тупик», и если за ними оставалось последнее слово, торжествовали победу448. Реакция посетителей планетария выявила феномен, которому лекторы-атеисты не должны были бы так удивляться, – а именно что подразумеваемая ими космологическая связь между астрономией, освоением космоса и атеизмом не казалась их аудитории ни необходимой, ни очевидной. Напротив, история науки знает бесчисленные примеры того, как гармоничное строение Вселенной использовалось в качестве доказательства бытия, а не отсутствия всемогущего Создателя.

Марксистско-ленинское учение определяло основные контуры материалистической концепции мира, но за пределами пропаганды соотношение материального и духовного, мирского и сакрального оказалось гораздо более сложным. Отвергнув религиозную космологию, советские теоретики атеизма должны были убедиться, сможет ли научный материализм, снявший покров тайны с устройства природного мира, мобилизовать тот энтузиазм и веру, которые прежде воспитывала и обращала себе на пользу религия. Действительно, хотя марксизм-ленинизм обычно трактовался как отказ от метафизики, теоретики атеизма убедились, что вопросы, которые они унаследовали от религии, носят в равной мере философский и научный характер. Проблема, стоявшая теперь перед советским атеизмом, состояла в том, сможет ли научный материализм впитать в себя духовный компонент, но при этом остаться научным и материалистическим.

В ходе распространения научного атеизма выявилось, в какой степени большинству пропагандистов атеизма недостает даже базовых знаний о религии, что мешает им достичь целевой аудитории. В самом деле, один из самых частых упреков в адрес пропагандистов состоял в том, что они тратят слишком много усилий на проповедь перед неверующими, но даже не пытаются наладить плодотворный диалог с верующими449. На конференции, организованной Центральным комитетом партии в 1963 г. и посвященной вопросам атеистической пропаганды, Осипов – преподаватель богословия, обратившийся к атеизму, – доказывал, что одна из сложностей атеистической работы заключается в том, чтобы найти верный тон, обращаясь к разнородной аудитории. Осипов отметил, что «любому пропагандисту, дерущемуся на переднем крае», приходится иметь дело с разными людьми, «как мне три дня назад в Киеве. Приходят одновременно две записки: „Что Вы думаете об атеизме Фейербаха“ и рядом записка „А скажи-ка ты батюшка, ты вот бывший, есть ли все-таки ведьмы на свете“». Члены ЦК разразились смехом. «Вот наш диапазон», – заключил Осипов450. Переосмысливая свою стратегию, советские пропагандисты атеизма убедились, что им необходимо глубже понимать и религию, и религиозность.

Выступая на той же партийной конференции, космонавт Титов отметил, что, когда ему приходилось рассказывать любознательным слушателям о космосе, он часто сталкивался с аналогичной проблемой.