В развитии отношений нет ничего особо сложного, — продолжал Гэри. — Просто не нужно жалеть времени и эмоций. Если вы ограничены во времени, продемонстрируйте свое намерение. Любой, кто хоть раз пытался одеть ребенка и отправиться с ним на улицу, это отлично знает.

Я его отлично поняла. Ведь холодными скандинавскими зимами на Рыжика приходится натягивать пятнадцать слоев разнообразной одежды, прежде чем он может выйти из дома. Гэри кивнул.

— Ребенок теряет терпение. То же самое происходит с работниками или с теми, кто оказывается в положении заложника. Не раз случалось, что член команды обращался ко мне в самый неподходящий момент, когда я был занят. Но я всегда отвечал спокойно, отключал телефон и закрывал дверь, чтобы показать, что собеседник для меня очень важен. Я показывал, что слушаю его.

Я ответила, что для подобного требуются сверхчеловеческие резервы сил и терпения.

— Ха! Я считаю себя человеком терпеливым, — ответил Гэри, — но у моей жены Кэрол другое мнение… Нужна практика. Мне уже шестьдесят пять лет, а я все еще над этим работаю. Но я считаю, что две трети людей способны овладеть этим навыком, если постараются. С заложниками и в конфликтных ситуациях это срабатывает в 90 процентах случаев, так что уж со своим малышом вы справитесь!

На следующее утро, когда Рыжик опрокинул миску с хлопьями, залитыми молоком, и ее содержимое выплеснулось на стены и прилипло намертво[24], я засучила рукава. Рыжик уже выбрался из своего стульчика и свалился на пол, все еще сжимая ложку в руке. И тут я ему сказала:

— Ну хорошо же, парень, ты узнаешь, чему меня научил Гэри.

Признаться, что я собираюсь применить к собственному сыну приемы переговорщиков с террористами, было как-то неловко. Честно, но неловко.

Итак, первый этап: активное слушание.

Я села на корточки и посмотрела на Рыжика, ничего не говоря. Это его озадачило, и он прекратил выть. Он оторвался от пола и повернулся ко мне, хотя щекой все еще прижимался к доскам.

— Что с тобой? Не хочешь рассказать мне, что тебя огорчило?

Он что-то убедительно забормотал, сопровождая этот «рассказ» жестами и стучанием ложки об пол.

— Ага… — Я всячески демонстрировала свое внимание, периодически повторяя: «Правда?» и надеясь, что моя реакция покажется Рыжику адекватной.

Второй этап: сочувствие и называние.

— Точно, ты расстроен, — начала я. — Ты расстроен?

Он кивнул, с подозрением глядя на меня.

— Ты расстроился, потому что мама не дала тебе второй банан?

Рыжик вообще питался бы одними бананами, но запоры не позволяли его так баловать.

— Мммм… да… — пробормотал он, не отрывая щеки от пола.

Этап третий: взаимопонимание. Я не очень представляла себе, как добиться взаимопонимания с двухлетним мальчиком, не капитулировав, поэтому тоже улеглась на пол рядом с ним. Не слишком-то удобно. Я сразу увидела, что пол грязный, но я уже давно пожертвовала безупречной чистотой в пользу экспериментального родительства.

— Знаешь, мама тоже иногда расстраивается и огорчается. Это неприятно, правда?

— Нет…

— Но знаешь что? Это совершенно нормально. Все порой себя так чувствуют.

Я соединила советы Уилла и Гэри, и это сработало: Рыжик слегка поднял голову. Я приободрилась и перешла к четвертому этапу: влияние.

— Когда тебе полегчает и ты поможешь мне здесь все убрать, мы пойдем и поиграем в твои поезда. Что думаешь?

— Тракторррр!

— Или в трактор, конечно.

В этот момент Рыжик сложил оружие (ложку) и замер на мгновение.

Бинго!

Пора переходить к пятому этапу: сотрудничество.

— Может, начнем прямо сейчас? Если мы тут все уберем, то сможем пойти играть!

Рыжик медленно и осторожно перешел в весьма достойную планку. Потом оглянулся, проверяя, рядом ли трактор и поезда.

Часы тикали.

Мимо дома проехал грузовик.

Ну же, Гэри, не подведи! Мы справимся!

Когда минутная стрелка приблизилась к двенадцати, Рыжик поднялся и побежал к раковине. Он стащил с кухонного стола полотенце и начал тереть стены, где прилипли хлопья. Способностей к уборке у него не было, но он очень старался. Потом он бросил полотенце, взял меня за руку и потянул играть:

— Тракторрр!

— Все хорошо? — Из туалета выбрался Легомен, грозу он предпочел переждать там. — Мне показалось, я слышал крики.

— Слышал, слышал, но сейчас все в порядке. Думаю, Гэри мной гордился бы…

— Ты устроила сеанс ФБР-родительства?

— Да, — со вздохом призналась я, — ФБР-родительства.

Мы тренировались в ФБР-родительстве еще несколько недель, и оказалось, что с помощью этих приемов легко прекращать истерики и даже сокращать их частоту. Поскольку Рыжик понял, что мы его слушаем, и научился называть свои эмоции, его раздражение стихло. И наше тоже. Когда мы настроились на малыша, жизнь стала проще. Все стало занимать больше времени — приходилось уговаривать ребенка надеть ботинки, а не натягивать их на него самой. Но мы стали больше гулять — я перестала усаживать его в коляску или в машину. Я стала замечать то, на что не обращала внимания раньше. Дети позволяют увидеть новое в давно знакомом. Когда я держала сына за руку, то вспоминала, что да, трактора большие. Кора интересная. Дверь за несколько домов от нашего, давно лишившаяся петель и прислоненная к стенке, — это настоящее «о-го-го!». И использованный презерватив, обнаруженный в кустах за нашим домом. Рыжик все замечал — и я замечала все вместе с ним.

Мне уже казалось, что я справилась с проблемой «семьи». Пока не встретилась с подругой, у которой имелись сестра-близнец, три брата, дочь, пасынок и еще целая куча родственников, в которых я даже не пыталась разобраться.

— А что ты скажешь о большой семье? — спросила она за обедом, когда я пела дифирамбы методам Уилла и Гэри.

— Что? — невнятно пробормотала я, набивая рот кускусом.

— Ну, ты так интересно рассказывала о связанности…

— Связанности обязательствами, — поправила я.

— И о ФБР-родительстве… Но у меня тьма родственников — я даже перечислить их всех не могу. У моего брата двое детей, и у сестры один, и она встречается с парнем, у которого трое детей. А мой дядюшка детей ненавидит, и он вообще не мой дядюшка… А тетя Сью слегка… расистка. А мама… Мама и папа вообще с другой планеты. Мы все терпим друг друга примерно час, но потом начинается настоящая война.