– Нету камня, – расстроенно ответил мальчик, – Змея съела. Я его в нее уронил! С концами, теперь не достать, – и зашмыгал носом от горьких воспоминаний.

– Ну-ну, не расстраивайся, – поспешил успокоить Тимку волшебник, – так и должно было случиться. Волшебные вещи, особенно если они сильные и по-настоящему опасные, как правило, куда-то исчезают после их главного использования. За ненадобностью. Или надежно теряются, или рассыпаются в прах – такова уж их судьба! Таков, понимаешь, закон любого волшебства. А насчет половой тряпки, ставшей вдруг скатертью-самобранкой…

Есть у меня подозрение, что наш Хозяйственный довольно талантливый волшебник! Только необученный. Тайный. Который и сам не знает, что может колдовать… Видишь ли, Боня попросту был абсолютно уверен, что найденная вами тряпка и есть настоящая скатерть-самобранка! Вернее, половина скатерти. Но настоящей. И был настолько уверен, что тряпка и впрямь стала волшебной скатертью! От такой его великой уверенности… Ты, кстати, за Хозяйственным каких-нибудь странностей в последнее время не замечал? – Олаф посмотрел на спящего тайного колдуна. Колдун что-то пробормотал во сне и натянул мантию себе на голову.

Тимка задумался. И сразу вспомнил и летающий тапок, который не должен был носить на себе тяжелого Бонифация, но носил, когда тому это очень потребовалось. И оглушительный свист гномьей ракушки, после которой Огник превратился в царя драконов. Все сходилось!

– Вот это да, – только и сказал мальчик, – елы-палы, надо же, с кем это я связался! – и рассказал обо всех этих случаях волшебнику. Подробно и в лицах. Иногда даже привирая от усердия.

– Что ж, – дослушав Тимку, решительно произнес Олаф, – давно я собирался найти себе толкового ученика. А он, получается, сам на меня вышел! Значит, так и должно было случиться. И, значит, быть теперь Бонифацию Хозяйственному не королем, а начинающим магом! Учеником волшебника. И неплохого волшебника, надеюсь. – Олаф смущенно рассмеялся:

– Однако! Сам себя не похвалишь, кто же тебя тогда похвалит? – и вдруг удивленно округлил глаза, глядя мимо Тимки. – О, а это что за чудо с парусами? Вон, рядом с нами летит.

Тимка повернул голову: неподалеку от сундука, хорошо видимая сквозь его прозрачную стенку, по небу плыла большая яхта на раздутых парусах. Луна золотила ее высокие мачты, сквозь призрачный корпус просвечивали яркие звезды; корабль уверенно шел к одной, ему лишь ведомой таинственной ночной цели.

– Ах, это, – замялся Тимка, – Да так… Местное явление природы. К дождю, наверное, – и постарался направить разговор на что-нибудь другое, что-то ему не хотелось сейчас рассказывать волшебнику о своем неудачном путешествии на пиратской «Черепушке». Настроения не было.

– Скажите, уважаемый Олаф, а Нига что, и вправду перевела тот древний текст? – мальчик показал пальцем на лежавшую рядом с волшебником книжку. – Неужели сумела? А о чем там говорится? Расскажите, а то я не усну, пока все не узнаю! Очень интересно.

Олаф клюнул на тимкину приманку. Он тут же раскрыл книгу и стал с ученым видом объяснять мальчику о сложностях перевода с древнего, малоизученного языка на современный, понятный всем. Волшебник так увлекся, что перестал обращать внимания на воздушную яхту и Тимка облегченно вздохнул. Потому что на призрачную палубу высыпали из трюма призрачные пираты и стали грозить в сторону сундука кулаками, показывать языки и кукиши. Хулиганить стали. Но оно и понятно – пираты, они и есть пираты! Даже привиденческие.

Тимка очень обрадовался, когда ветер переменился и хулиганская яхта сменила курс, резко уйдя в сторону и затерявшись среди звезд. Ему вовсе не хотелось, чтобы Олаф видел все это безобразие: волшебник был человеком добрым, но мог бы и рассердиться. А рассерженные волшебники народ непредсказуемый! Мало ли что тогда могло случиться.

– Э, да ты меня совсем не слушаешь, – огорчился Олаф. – Впрочем, я сам виноват, перестарался с научной стороной дела! Короче, из того, что смогла перевести Нига, следует, что и драконы, и гномы были созданы древними волшебниками в нашем мире лишь с одной-единственной целью: для изготовления стеклянных ключей-молоточков. Представляешь, какой удар по самолюбию? И для драконов, и для гномов. Особенно для драконов… Нет, такие новости ни в коем случае нельзя им сообщать, – Олаф с невеселым видом закрыл книгу.

– А, ерунда, – Тимка потер слипающиеся глаза. – Какая разница, кто кого создал и для чего. Главное, что создал! Живи себе и радуйся, – мальчик украдкой зевнул.

– Ты не понимаешь, – завелся волшебник, – здесь вступают в силу морально-этические нормы взаимоотношения целей творцов с возможностями созданных ими существ! Незнание истинной цели своего предназначения дает драконам и гномам право выбора своего собственного жизненного пути, что в свою очередь, рассматривая с философской точки зрения… – Олаф опять увлекся и перешел на мудреный язык, понятный Тимке не больше, чем тот, древний. С которого Нига переводила. Мальчик сонно похлопал глазами, попытался принять умный, понимающий вид, но ничего не получилось – ровно через полминуты он крепко спал. Сидя. И ему снились странные непонятные сны. Наверное, философские…

Утром сундук приземлился возле одинокой горы, где находилась пещера лохматого дракона Каника. В которой была единственная свободная Дверь Путешествий.

Тимка первым вылез из сундука. Пока Хозяйственный и Олаф неспешно выбирались за ним следом, мальчик успел несколько раз обежать вокруг летучего вагончика, туда и обратно – просто так, чтобы поразмяться. Успел вволю надышаться свежим воздухом, кинуть камушком в юркую ящерку, подфутболить пару зрелых одуванчиков и накарябать на стенке сундука найденным тут же гвоздем – «Тим». Подумал и добавил: «и Боня». Дальше карябать было нечего, и Тимка побежал к горе. Вытерев ноги о половичок, брошенный у самого входа, мальчик вошел в знакомую пещеру.

Здесь все было как и прежде: высокий темный потолок, стены, ярко блестящие желтыми хрустальными крапинками; громадный, в человеческий рост камин с разожженным в нем костром, необъятный буфет в глубине пещеры и, конечно же, дубовый стол напротив входа. На краю стола, в дальнем углу, стояла просторная птичья клетка, накрытая темным платком, – в той клетке жил дедушка Каника, маленькая бескрылая ящерка.

За столом, как в день их первой встречи, в глубоком плюшевом кресле сидел славный дракон Каник и зубасто улыбался Тимке. Однако на этот раз дракон был одет несколько иначе – не было на нем ни памятной красной жилетки, ни синего берета с хвостиком, а имелись у Каника алая лента через грудь с тяжелой золотой звездой посредине, и парадная генеральская треуголка, лихо нахлобученная на правое ухо.

– Привет, – дружелюбно пророкотал дракон, приподнимая лапой треуголку, – с приездом! Рад, понимаешь, тебя опять видеть, живого и здорового.

– А уж как я рад тебя видеть! – завопил Тим, кидаясь в обход стола. – Такого же лохматого, как и раньше! А то мне всякие бронечешуйчатые просто ужас как надоели. Надеюсь, ты золото не ешь? – и мальчик с разбегу запрыгнул к дракону на колени. Правда, для этого Канику пришлось немного помочь Тимке, подсадить его, но это уже было неважно, потому что фиолетовый дракон оставался таким же лохматым, теплым и добрым. И это было самое главное! А то Тим так боялся, что за время, пока он не видел Каника, дракоша покрылся чешуей и стал грызть золото вместо пряников.