Она, конечно же, сказала это в шутку, но он принял ее слова всерьез.

— Нет, не приходилось. Думаю, это не доставило бы мне такого удовольствия, как в случае с вами. Могу я надеяться, что вам когда-нибудь понадобится моя помощь?

Тонкий намек в его вопросе заставил ее рассмеяться.

— А разве похоже, что меня нужно снова спасать? Заметив краем глаза испепеляющий взгляд Торна, она готова была пожалеть о своих легкомысленных словах. На красивом лице сэра Ренара отразилось разочарование. Он вздохнул и произнес:

— Жаль, жаль. За одно ваше ласковое слово я совершил бы тысячу подвигов.

Это уже было мало похоже на простую галантность по тому, как он на нее смотрел — с этаким страстным томлением в глазах, — ей стало ясно, что она имела счастье ему понравиться. Это ей польстило, но она любила…

О Боже, она почти призналась, а ведь давала себе клятву не думать о любви. Да, она влюблена в викинга, но у ее чувства нет будущего. Да, он сказал, что хочет связать с ней свою судьбу, но он ведь пришел совсем из другого мира, который она так и не смогла до конца ни понять, ни принять. Да, он каким-то чудом достиг за девять веков всего лишь тридцатилетнего возраста, и все же он родился почти тысячу лет назад; у него был брат — мифический бог викингов, и он своим существованием бросал вызов знакомой ей реальности.

Как сможет Торн приспособиться к привычным ей условиям жизни? Ведь ему потребуются десятилетия, чтобы овладеть мудреными техническими изобретениями конца XX века и изменить свой образ мыслей и привычки. А ей совсем не хотелось, чтобы он менялся. Она полюбила его таким, каким он был, — глупо, да что поделаешь.

Больше всего на свете он любил войны и сражения: это было единственное, что он умел делать. Он просто зачах бы от тоски в ее времени, в котором не было для него подходящих войн.

Она не может просить его остаться с ней навсегда — пусть лучше вернется в Валхалу, где по крайней мере находятся люди, близкие ему по духу, и где он всегда сможет оттачивать свое воинское искусство в поединках. Он будет там счастлив и быстро забудет ее — она была в этом уверена. А она…

Розалин страшно было даже подумать, как она будет жить без него. И как она могла допустить, чтобы это чувство поселилось в ее душе? Ей стало так тоскливо и одиноко, что захотелось плакать. А он стоит рядом и бросает на нее зверские взгляды, потому что она, видите ли, осмелилась заговорить с другим мужчиной.

— Вы не согласитесь разделить со мною тренчер, мадемуазель? — услышала она голос сэра Ренара.

— Что вы сказали, сэр?

Розалин совсем забыла о своем спасителе, а он стоял перед ней и, по-видимому, ждал ответа. Она выдавила из себя слабую улыбку и машинально повторила за ним:

— Тренчер?

Она не сразу вспомнила, что обозначает это слово. Ах да, это то, что служило гостям тарелкой на средневековом ужине — огромный ломоть черствого хлеба. Мужчины и женщины часто делили тренчер между собой, а наиболее галантные кавалеры даже угощали своих дам самыми лакомыми кусочками подаваемых кушаний.

За своими невеселыми мыслями она даже не заметила, что пришло время вечерней трапезы и их уже ожидали накрытые столы. Розалин помнила из истории, что на атом ужине присутствовал герцог Вильгельм, а также и то, что случилось во время пира.

Она, правда, не могла никому сказать, что «Мора», вероятно, уже сбилась с курса и отделилась от остальных судов. Если бы предыдущий король Англии, Эдвард Исповедник, не распустил флот, патрулировавший пролив, из-за его дороговизны или если бы Гарольд Годвинсон догадался оставить свой флот, расформировав только сухопутные войска восьмого сентября, тогда у нее было бы больше поводов для волнений. А так она знала, что «Мора» благополучно присоединится на рассвете к остальным судам.

Розалин терялась в догадках, знал ли сам Вильгельм об отклонении курса его судна. Во всяком случае, даже если ему было все известно, он и виду не подал и продолжал веселиться как ни в чем не бывало. Среди собравшихся царило радостно-приподнятое настроение — наконец-то они на пути в Англию после стольких месяцев томительного ожидания!

Розалин было неуютно со своими тяжелыми мыслями среди всеобщего веселья, но у нее не было другого выхода — либо она принимает участие в праздничном ужине, либо ей придется спать прямо на палубе, поскольку на корабле уже не было свободных кают. Сэр Ренар все еще стоял рядом с ней, ожидая ее ответа.

Она снова попыталась улыбнуться — на этот раз ее улыбка вышла не такой печальной — и произнесла:

— Я бы с удовольствием.

Но она не успела договорить, поскольку в этот момент ее перебил Торн:

— Для тебя же будет лучше, де Морвиль, если ты будешь есть один. Эта леди под моей защитой, и я не собираюсь ни с кем делить ее общество… пока она сама об этом не попросит.

Едва войдя в шатер, Розалин в отчаянии развела руками и почти выкрикнула:

— Я никогда не видела ничего подобного — это же черт знает что такое! Ты ведешь себя как последний собственник и эгоист! Да ты понимаешь, что сэр Ренар мог бы принять твои слова за оскорбление и тут же вызвать тебя на поединок?

Ей пришлось довольно долго ждать, пока они с Торном останутся наедине, чтобы выплеснуть наружу свое раздражение.

Солнце уже встало, когда корабли Вильгельма наконец благополучно причалили к английскому берегу в бухте Певенсей. Норманны сразу же стали возводить крепостной вал на месте древнего римского укрепления. Это был напрасный труд — Розалин знала, что вскоре обнаружится, что бухта слишком открыта, и корабли поплывут на восток к порту Гастингс.

Но поскольку этот приказ еще не был отдан, повсюду были возведены боевые шатры, и Розалин торопила Гая, который возился с их палаткой, так как ей не терпелось выложить Торну все, что она думала о его вчерашней выходке. Может, она бы не стала сердиться на него, если бы не была так напугана: стоило ей подумать, что после оскорбительных слов Торна могли бы скреститься клинки, ярость охватывала ее с новой силой.

— Ты ему почти угрожал, — продолжала она, в волнении расхаживая перед ним взад-вперед. — Ты сам-то это понимаешь? Я удивляюсь, как он тебя не вызвал.

Торн скрестил руки на груди и ответил ей тоном, в котором явственно слышалось мужское самодовольство:

— А я и надеялся, что он меня вызовет. Ты бы лучше удивилась, почему я этого не сделал первым.

— Но зачем? — в отчаянии воскликнула она. — Он только попросил меня сесть рядом с ним за ужином — трудно сделать более безобидное предложение. Зачем же ты раздуваешь все до невероятных размеров?

— Потому что мне не нравится, что он в тебя влюблен! — буркнул он в ответ.

Розалин остановилась как вкопанная и спросила уже с меньшим жаром:

— Откуда ты знаешь?