Граф Бернард был не один. Кроме хозяина, в зале присутствовали еще два человека, Адалард Парижский и епископ Эброин.

– Это то самое письмо? – спросил епископ, беря в руки бумагу, положенную на стол Рюэргом.

– То самое, – подтвердил Раймон.

– Ужасно, – вздохнул Эброин и передал письмо Юдифи графу Адаларду. – Ересь разъедает Нейстрию. Ведьмы проникают даже в монастыри, вводя в соблазн неокрепшие души.

Камешек был брошен в огород графа Парижского, ибо аббатиса Аделаида доводилась ему племянницей. Именно по настоятельной просьбе Адаларда епископ Драгон возвысил монашку, согрешившую в юности, до уровня настоятельницы, но, видимо, ошибся в выборе.

– Юдифь наверняка пустила в ход свои колдовские чары, – попробовал защитить свою племянницу граф Адалард.

– Мы знаем, что это за чары, – буркнул Эброин. – До сих пор она использовала их только против мужчин, но теперь под них подпала и женщина, более того, аббатиса монастыря Девы Марии. Я не могу оставаться безучастным к разврату, сеньоры. Наказать грешниц – это мой долг.

– Я бы на вашем месте не торопился, монсеньор, – покачал головой Септиманский. – Охотясь за горлицами, мы рискуем упустить сокола.

– Ты собираешься отправить письмо по назначению? – спросил Эброин у Рюэрга.

– Да, монсеньор. Ловушка уже приготовлена, и если в нее попадется не сокол, а бык, мы все равно не останемся в накладе.

– Пожалуй, – не стал спорить епископ. – Но я надеюсь, сеньоры, что вы запомните содержание этого письма, дабы огласить его на суде.

– Можете на нас рассчитывать, монсеньор, – вежливо отозвался Бернард Септиманский, чуть скосив при этом глаза на графа Парижского, который остался невозмутимым, словно и не слышал угроз, далеко не пустых, к слову говоря, по адресу своей племянницы.

– Кого ты собираешься отправить с письмом к ярлу Воиславу? – повернулся Эброин к Раймону.

– Своего брата Гарольда.

– А где он сейчас?

– В подземелье замка Вик. Он был брошен туда по приказу короля Карла.

– Странный выбор, – нахмурился Эброин.

– Он единственный человек, которому Рерик поверит, – пожал плечами Раймон.

– А Гарольд согласится?

– Так ведь свобода лучше неволи, – засмеялся граф Септиманский.

– Как бы нам ни накликать большую беду на свою голову, сеньоры, – покачал головой граф Адалард. – А что если варяг подойдет к стенам Парижа со всей своей дружиной? Что мы будем делать тогда? У Воислава Рерика более тысячи викингов, готовых на все.

– Надо быть готовым к отпору, – поддержал графа Парижского Раймон Рюэрг. – У меня нет уверенности в том, что королева Юдифь написала варягу только одно письмо. Этих писем может быть и два, и три. В этом случае инициатива будет в руках Рерика, и мы не сможем проконтролировать ситуацию.

– Выходит, Юдифь тебе не доверяет? – спросил Бернард.

– Императрица слишком умна, чтобы вверить свою жизнь одному, пусть и очень надежному человеку.

Коварную Юдифь побаивались все сеньоры, сидевшие за столом. От этой женщины можно было ожидать чего угодно, но тем ценнее будет победа, одержанная над ней. Бернарда Септиманского, похоже, уже охватил азарт охотника, и он лично вызвался проводить Раймона в замок Вик, где сейчас хозяйничали его люди. Рюэрг не возражал, хотя и попросил графа не попадаться на глаза Гарольду.

Осень уже вступила в свои права, но день выдался на редкость солнечным, и сеньоры ехали не торопясь, наслаждаясь теплом и покоем земли, впадающей в дрему. Нынешний год выдался на редкость урожайным, а отсутствие усобиц позволило земледельцам без помех воспользоваться плодами своих трудов и спокойно дожидаться зимы.

– А ведь Аделаида могла бы стать моей женой, – задумчиво проговорил граф Септиманский, оглядываясь по сторонам.

– И что же помешало вашему браку?

– Слухи, дорогой Раймон. Я был тогда еще слишком молод, чтобы равнодушно внимать распускаемым сплетням. Возможно, виной тому была любовь.

– Не смеши меня, Бернард, – Рюэрг действительно рассмеялся. – Ты и любовь – понятия несовместимые.

– И тем не менее, Раймон, я буду очень опечален, если с Аделаидой что-нибудь случится, и еще более огорчится граф Адалард. На наш взгляд, епископ Эброин слишком уж рьяно взялся за искоренение ереси. Одна Юдифь, это еще куда ни шло, но если епископы начнут решать судьбу знатных франкских родов, обвиняя их представителей в ереси, то это будет уже слишком. Ты согласен со мной, сеньор Рюэрг?

– Пожалуй.

– Я знал, что найду в тебе человека разумного и не склонного к фанатизму. Епископ Эброин не понимает того, что очень хорошо понимал Драгон. Нельзя обрывать связи с чернью. Там, где бессильна истинная церковь, на помощь приходят древние культы. И наши грехи, и наше распутство – это плата сервам за их лояльность к своим сеньорам.

– А что ты хочешь от меня, граф Септиманский?

– Юдифь не должна дожить до суда, Раймон.

– Ты взвалил на меня неподъемную ношу, Бернард.

– Возможно, эта ноша непосильна для капитана Рюэрга, но она вполне по плечу графу Лиможскому. И еще одно условие, Раймон. Сенегонда должна умереть. Эта женщина слишком много знает. Если Эброину удастся развязать ей язык, то плохо будет и тебе, и всем нам.

– Я не наемный убийца, Бернард, – зло процедил сквозь зубы Раймон.

– На этот счет у меня нет никаких сомнений, сеньор Рюэрг. Поэтому Сенегонду я беру на себя. Скажи мне только, у кого она остановилась.

Раймон молчал довольно долго, но Бернард его не торопил. Рюэргу надо было привыкнуть к мысли о неизбежной потере. В конце концов, эта Сенегонда – редкой красоты женщина. Жалко, что порченая, иначе граф Бернард и сам не устоял бы против ее чар.

– Она прячется в доме Хирменгарды.

– Спасибо за услугу, граф Лиможский. Твоя преданность общему делу никогда не будет забыта сеньорами Нейстрии и Аквитании.

Тинберга была удивлена приглашением Хирменгарды, но охотно откликнулась на ее зов. Свежевыпавший снег захрустел под сапожками королевы, когда она, выбравшись из возка, направилась к крыльцу. Прежде чем открыть дверь, Тинберга огляделась по сторонам. Во дворе не было никого кроме двух сопровождавших ее мечников и слуг, выскочивших из пристройки, чтобы придержать лошадей. В окружающем мире царил такой покой, что Тинберге стало не по себе.

Именно здесь, на этих ступеньках, две недели назад стрелой из лука была убита Сенегонда. Это было тяжким ударом и для Тинберги, и для Юдифи, ибо с уходом этой очень влиятельной в Нейстрии женщины обрывались многие нити, связывающие их с людьми знатными и с людьми почти незаметными, но весьма полезными в той беспрерывной борьбе, которую им приходилось вести за место под солнцем в этом весьма негостеприимном мире.