— Что же с ними случилось? — спросила Хельга, взглянув на наложницу. — Я слышала, что вы поклоняетесь одному богу?

— Это правда, — кивнула Бранжьена, теребя застежку на своем платье. — Но друиды — это язычники, сохранившие свою веру еще с тех стародавних времен, когда франкский король Хлодвиг из рода Меровея со своими воинами при­шел в Галлию с берегов реки Рейн... У города Суассон они разгромили войско римлян и изгнали их к югу. Великий вождь Хлодвиг был язычником, таким же, как его отец. Но ког­да он стал королем франков, то принял христианскую веру. Жрецов-друидов стали преследовать и убивать. А они многое умели. Я знаю, что они могли угадывать судьбу человека по звездам...

— По звездам? — заинтересовалась Хельга. — Боргни когда-то говорила мне, что наши судьбы указаны на небе. Но она ничего не объяснила.

— Я тоже мало что знаю об этом...

— А скажи, Бранжьена, — Хельга впервые назвала ее по имени, и это показывало, что лед недоверия в их отношениях начал таять, — откуда Халвард и ярл Свен узнали о Боргни? Ведь мы жили так уединенно и ни с кем не общались?

— Несколько недель назад в Хорнхоф пришли двое: старый викинг и с ним юноша помоложе тебя. Халвард говорил мне, что старый викинг рассказал ярлу о колдунье в лесу напротив Скалы отчаяния...

— Старый викинг? — переспросила Хельга, затаив дыхание. — Хафтур? Его звали Хафтур?

— Не знаю, — пожала плечами Бранжьена, не совсем по­нимая интерес девушки.

— А юноша? — продолжала допытываться Хетьга. — Его звали Олаф?

— Похоже, что так, — начала вспоминать Бранжьена. — Этот Олаф... Они ведь хотели помочь ярлу Свену поймать вервольфа, объявившегося в Хорнхофе.

— Как помочь?

— Не знаю точно. Тут много всего произошло. И в конце концов исчез Эйнар, племянник ярла Свена. Думают, что он и есть вервольф...

— Они были тут... — бормотала Хельга, дотронувшись до своего лба. Она чувствовала, что в теле ее будто завелся червь. Маленький червь, который гложет изнутри. — Он не мог меня предать, не мог...

— Кто? Кто? — встревожилась Бранжьена, внимательно посмотрев на девушку. — О ком ты говоришь?

— Голова, у меня ужасно болит голова... — пробормотала через силу Хельга и упала на пол.

В этот момент дворе послышались голоса. Это вернулись Халвард Рябой и его траль.

Войдя в дом, он увидел Бранжьену, склонившуюся над бесчувственной Хельгой.

— Что с ней? — Халвард был по обыкновению пьян и за­подозрил какой-то обман.

— Она больна, — откликнулась Бранжьена. — У нее жар...

* * *

Карну снилось, что легаторий Ипатий, довольный его работой, отмерил ему несколько унций серебра и прибавил пару солидов, золотых монет, принятых к обращению в Константинополе. Карн передал ему, что один из торговцев мехом, прибывший вчера на корабле из Понта Эвксинского, имеет какие-то тайные сведения о замыслах скифского князя, стоявшего со своей дружиной у самого устья Борисфена. Ски­фами византийцы называли руссов, тех самых, откуда родом был этот гнусный мальчишка, Меченый, утонувший в море некоторое время тому назад.

Получив деньги, Карн отправился в квартал Зевгмы, из­вестный своими пороками. Чернь, подонки общества, убийцы, воры, дезертиры, скрывающиеся от гвардейцев, отбившиеся от своих кораблей моряки, пропивающие последние деньги, и жрицы любви, — все находили здесь приют, пропитание, маленькие радости, и даже смерть. Карн шел знакомой дорогой и увидел ту, которую искал: темноволосая грудастая девка, по облику — уроженка Малой Азии или Персии. Они быстро до­говорились об оплате, и девка привела его в убогую каморку, где они пили вино и предавались любви.

Но внезапно имперского соглядатая прошиб холодный пот. Он протянул руку, чтобы дотронуться до обнаженного тела персиянки, но ладонь его ощупала вместо женских пре­лестей какую-то шершавую скользкую пузырчатую кожу... Он посмотрел туда и замер, не в силах пошевелиться. На месте девки сидела большая противная жаба и открывала рот, говоря человеческим голосом: «Ты, Карн, глупец! Думаешь, что вода скрывает следы, а следы остаются на твоем лице!..»

Карн проснулся в тревоге, так как верил в вещие сны. Но он никак не мог разгадать смысл этого сна. Меченый и Хафтур мертвы. В этом нет никакого сомнения. Ведь не было еще на земле такого человека, который бы утонул, а затем вдруг ожил...

Ранним утром Карн увидел во дворе финна Айво, который нес ягненка, жалобно блеявшего в его руках.

— Куда ты несешь его, Айво? — спросил Карн, все еще находясь под незримой властью кошмарного сна.

— Он сломал ногу, — ответил Айво, опустив глаза. — Гос­пожа Гейда приказала зарезать его и зажарить на вертеле.

— Из него получится хорошее жаркое, — пробормотал Карн, давно мечтавший о куске жареного мяса.

Селедка, которую он ел каждый день, изрядно надоела. Но делать нечего, его удел — жалкая жизнь раба и не было никакой возможности изменить ее. Ему никогда не переплыть море, и Константинополь — ускользающий призрак прошлого, навсегда утрачен для него...

Карн вернулся в свой угол и достал чашку, чтобы при­готовить себе скудный завтрак. Покрутившись по своему убогому жилищу, он вдруг застыл как статуя римского цезаря из византийского дворца. Ужас холодной невидимой дланью сковал его тело. В чашке он увидел неизвестно откуда взяв­шуюся жабу, точь-в-точь такую, какая была в его сне! А ведь лето давно прошло!..

Карн не успел ничего сообразить, и тут заметил тень на пороге. Это был Айво.

— Чего тебе? — недовольно спросил Карн, не любивший свидетелей его неудач. Но они были все равны здесь, бесправ­ные трали, живущие только за кусок хлеба.

— Госпожа Гейда зовет тебя, — сказал Айво и вдруг обратил внимание на то, что бывший житель Миклагарда будто хочет что-то заслонить от него, что-то, укрытое за его спиной.

Финн был упрям, и любопытство взяло в нем верх. Он сделал вид, что собирается уйти, а сам неожиданно для Карна переступил порог, отклонившись влево. В следующее мгновение он увидел за спиной замешкавшегося Карна чашку, из которой выползала большая жаба. Карн, перехватив взгляд финна, побледнел и хотел вытолкнуть его вон. Но Айво был физически сильнее и легко отклонился от толчка, крепко схватив Карна за плечи.

— Бог Укко, верно, правду говорил мне, — произнес он загадочные слова и удалился прочь.

Смятенный Карн, не зная, как объяснить непонятное пове­дение финна, медленно вышел из своего жилища, направляясь к дому ярла. Он знал, что Гейда не любит нерасторопных рабов.

Холодное солнце, всходящее на небо с востока, казалось очень далеким, чужим, будто это было солнце какого-то дру­гого мира, неведомого ему. Карн брел по двору и внезапно остановился, будто наткнувшись на невидимую преграду. Сердце прыгнуло в его груди как птица в клетке. Из-за огра­ды во двор входили двое мертвых странников, покинувших обитель Хель...