Паломбара откланялся. Он прошел в густой тени аркады и оказался под палящим солнцем. Даже кипарисы, словно застывшие языки пламени в неподвижном воздухе, выглядели усталыми. Ни единое дуновение ветра не шевелило их ветви.

Глупо было предполагать, что папы умирают, потому что не принимают волю Бога, но Паломбара не мог избавиться от этой мысли. Она все время балансировала на краю его сознания как единственное возможное объяснение происходящего.

Легат позволил своей фантазии разгуляться, примеряясь к идеям, наслаждаясь ими, словно разомлевший на солнце кот теплом.

Конклав делился на две большие группировки – одна, состоявшая в основном из французов, поддерживала Карла Анжуйского, другая, итальянская, выступала против него. После первого тайного голосования Паломбара оказался на гребне волны – до избрания ему недоставало всего двух голосов. Его вытянутые пальцы слегка коснулись папской тиары.

Тринадцатого сентября состоялось окончательное голосование. Паломбара ждал результатов. Все эти дни он почти не спал. Его разум метался в смятении и самоиронии, в душе жила надежда. Стоя перед зеркалом, Паломбара представлял себя в папском одеянии, смотрел на свою сильную, изящную руку – и видел на ней кольцо рыбака.

Теперь он ждал, как и все остальные, – слишком напряженный, чтобы усидеть на месте, слишком утомленный, чтобы продолжать ходить туда-сюда. Паломбара потерял счет времени. Он был голоден – и очень хотел пить, но никак не мог заставить себя уйти.

Наконец все было кончено. Толстый кардинал в развевающейся одежде, с мокрым от пота лицом, объявил о том, что христианский мир снова обрел понтифика.

Сердце Паломбары билось так громко, что заглушало другие звуки. Понтификом был избран семидесятиоднолетний португальский философ, теолог и доктор медицины Петрус Ребули Юлиани. Он взял себе имя Иоанн Двадцать Первый. Паломбара злился на самого себя. Как он мог быть таким глупцом? Энрико стоял в красивом зале с застывшей улыбкой на лице, как будто внутри его не давило свинцовым грузом горькое разочарование и не выворачивало внутренности невыносимой болью. Он улыбался людям, которых ненавидел, потворщикам и приспособленцам, расположения которых добивался всего несколько часов назад. Действительно ли этот португальский философ и бывший лекарь – Божий избранник на трон святого Петра?

Человеческие голоса вокруг звучали слишком громко, некоторые были наполнены фальшивой радостью, а некоторые, как и его собственный, казались резкими от разочарования и страха за собственное положение. Все знали, кто за что ратовал прилюдно. Но мало кому было известно, какие сделки заключались, какие предложения принимались, какие цены назначали втайне.

Всего через несколько дней Паломбару вызвал к себе новый понтифик. И опять легат пересекал площадь, поднимался по невысоким ступеням, проходил через аркаду. Войдя во дворец, он проследовал по знакомым коридорам в папские апартаменты. Паломбара преклонил колено, поцеловал кольцо папы римского и уверил понтифика в своей преданности, лихорадочно соображая, зачем его вызвали. Какое ужасное задание ему поручат, чтобы отослать подальше от Рима и охладить разыгравшиеся амбиции? Может, куда-нибудь на север Европы, где он будет мерзнуть зимой и даже летом?

Подняв взгляд на понтифика, Паломбара увидел, что тот улыбается.

– Мой предшественник, да упокоит Господь его душу, расходовал попусту твои таланты, для того чтобы обеспечить поддержку идеи Крестового похода здесь, в Италии, – сказал папа ровным голосом. – Так же, как и папа Иннокентий.

Паломбара ожидал удара.

Иоанн вздохнул.

– У тебя есть неоценимые знания о том, что касается раскола между нашей и греческой православной церковью. Я изучал твои письма, посвященные этой теме. Ты послужишь Богу и всему христианскому миру гораздо больше, если вернешься в Константинополь в качестве папского легата со специальной миссией: продолжать работу по преодолению раскола между нами и нашими братьями по вере.

Паломбара глубоко вдохнул и медленно выдохнул, не произнося ни слова. Солнечный свет в комнате был настолько ярким, что резал глаза.

– Это очень важно, – веско сказал Иоанн. Он тщательно подбирал слова, произнося их с легким португальским акцентом. – Ты должен усердно работать, чтобы положить конец разногласиям. – Папа улыбнулся. – Нам нужно, чтобы византийцы поддерживали союз с Римом не только на словах, но и на деле. Мы должны видеть их повиновение, и весь мир тоже должен его увидеть. Дни, когда мы могли позволить себе быть снисходительными, ушли в прошлое. Ты понимаешь меня, Энрико?

Паломбара изучал лицо нового папы. Не был ли Иоанн Двадцать Первый гораздо хитрее, чем кто-либо догадывался? Готов ли он использовать любые доступные ему средства для достижения своих целей? Было ли это новое назначение вызвано желанием держать Энрико подальше от Рима, в Константинополе, который он знал и любил, как никто другой? Кому он обязан этой милостью? Кто-то очень хотел, чтобы Паломбара был у него в долгу, но кто?

– Да, святой отец, – ответил легат. – Я сделаю все, что смогу, чтобы послужить Господу и Церкви.

Иоанн снова кивнул, продолжая улыбаться.

В год смерти Григория Десятого Анне не удалось найти новую информацию о Юстиниане и о его разочаровании в Виссарионе или в силе и стойкости православной церкви.

Весной выпало мало дождей, и летняя жара началась довольно рано. В бедных кварталах, где остро ощущалась нехватка питьевой воды, вспыхнула эпидемия. Болезнь быстро распространилась, ситуация вышла из-под контроля. В воздухе стоял невыносимый смрад.

– Что ты можешь сделать? – в отчаянии спросил Константин у Анны, стоя в красивой галерее своего дома. Он очень устал, взгляд покрасневших глаз был пустым, лицо посерело. – Я предпринял все что мог, но этого оказалось недостаточно. Им нужна твоя помощь.

У Анны не было иного выхода, кроме как попросить других лекарей навещать ее постоянных пациентов и велеть Льву отказывать новым клиентам, пока эпидемия лихорадки и дизентерии не закончится. Возможно, она лишится клиентов, но это – цена, которую придется заплатить. Анна не могла оставить Константина и, что еще важнее, не могла отказать в помощи больным беднякам.

Когда она сказала об этом Льву, тот покачал головой, но спорить не стал. А вот Симонис возмутилась.

– А как же твой брат? – спросила она. Ее лицо застыло, взгляд стал злым. – Пока ты будешь с утра до вечера лечить бедняков, выбиваясь из сил и рискуя собственным здоровьем, кто спасет его? Юстиниан сейчас в пустыне. Ему придется мучиться там еще одно лето?

– Если бы мы спросили его, разве мой брат не сказал бы, что я должна помочь неимущим? – ответила вопросом на вопрос Анна.

– Конечно сказал бы! – фыркнула Симонис, и ее голос стал особенно резким от разочарования. – Но это не значит, что ты именно так и должна поступить.

Анна работала день и ночь. Она не высыпалась и падала с ног от усталости. Ела лишь хлеб, пила кислое вино, которое было чище воды. Женщина думала только о том, как достать больше трав, больше мазей, больше еды. Денег не было, и, если бы не щедрость Шахара и аль-Кадира, ей пришлось бы прекратить свою помощь.