– Возможно, женщины так думают, – вот и все, что он ответил. – Мужчины – нет.

– Робин так думает.

– Я читал статью об Ивлине Во, в которой пишут, что он называл каждого ребенка, отцом которого стал, «младенец моей жены». Наверное, я тоже буду таким.

– Неужели? И когда это будет?

– О, лет через двадцать.

После того, как Айвор начал выплачивать Линчам по десять тысяч в год, мне кажется, он более или менее перестал тревожиться о том, что станут известны события мая 1990 года. Это было шантажом не больше, чем то, что Джульетта живет вместе с ним и, по-видимому, на полном его содержании. Ее любовь к нему была несомненной. Она демонстрировала ее каждым взглядом, движением, легким прикосновением ладони к его рукаву и каждым обращенным к нему словом. Если ему нравились женщины с бойким язычком и дерзкой речью, как Хиби Фернал, или мило жеманные, театральные, как Никола Росс, то в Джульетте ничего этого не было. Она была теплой и нежной и любила его. Она любила ухаживать за ним, отказывалась от помощи по дому, за исключением тех случаев, когда они устраивали большие приемы. Если Айвор не уделял много внимания нашим детям – государственные дела держали его на расстоянии, – то Джульетта часто приезжала навестить нас, и ей особенно нравилось купать Надин и Адама. С Джо на руках она была похожа на Мадонну, если бы ее решил написать какой-нибудь испанский художник. Нет, ее присутствие в жизни Айвора не имело ничего общего с шантажом, как, по-видимому, и Шона Линча.

Мне пришлось признаться, пусть даже только Айрис, что я ошибался, когда предостерегал Айвора, и очень настойчиво, не иметь никакого контакта с семьей Линчей. Пускай даже это не его прямая вина, не будет большим преувеличением сказать, что его действия погубили жизнь Дермота Линча. Если бы не он, Дермот продолжал бы благополучно обслуживать автомобили, чинить моторы и забавно жестикулировать. С его стороны было правильно платить компенсацию ему, Филомене и Шону, особенно потому, что он мог с легкостью себе это позволить.

Айвор мог ее выплачивать и всегда сможет, почти не замечая потери этих денег.

Но я сказал «более или менее». Была еще «леди для алиби». Она не давала о себе знать, и прошло больше трех лет со времени его последнего визита к ней домой, когда Айвор надеялся, что Джейн Атертон вернет ему жемчуг. Не знаю, вспоминал ли он вообще о ней. Возможно, он считал, что она вышла замуж и уехала жить в какие-нибудь дальние края. Берил Палмер тревожила его больше. Мой шурин иногда вспоминал о ее визите, даже говорил обиженно, что не может понять, почему Хиби не рассказала ему, как встретила ее у дверей его квартиры.

– А я очень хорошо понимаю, – возразила Айрис. – Она знала, какой мой брат пугливый сноб. И не собиралась говорить ему, что встретила тетушку Берилл с ведром и тряпкой.

Я рассмеялся беззвучным смехом.

До всеобщих выборов оставалось еще три года. Я бы не сказал, что тори были обречены проиграть эти выборы и такова их судьба или нечто в этом роде, – в то время так многие говорили. Большинство людей понимали, что это произойдет. Восемнадцать лет – большой срок для пребывания у власти любого правительства, а ко времени начала выборов тори будут у власти уже восемнадцать лет.

Айвор никогда бы не сделал такого заявления. Он его и не сделал. Что бы про себя ни думал, он всегда говорил так, будто его партия непобедима и будет становиться все сильнее, и что бы ни печатали средства массовой информации и о чем бы ни перешептывались избиратели, это не имеет ни малейшего значения. И он никогда даже не намекал на то, что надеется занять пост в кабинете министров. Министр обороны – вот кем он хотел стать, и, разумеется, это желание возникло у него задолго до выборов, тех выборов, проигрыш в которых он не допускал ни на мгновение.

Айвору Тэшему не суждено было занять этот пост. Шло время, и он, наверное, день за днем ждал вызова в дом номер десять. Когда коридоры Вестминстерского дворца пульсировали и содрогались от предсказаний смены правительства, он, должно быть, то убеждал себя, что этот вызов должен прийти, то, одновременно, – что этого никогда не случится. Но мой шурин был оптимистом и никогда не планировал это изменить. Он всегда и во всем искал положительную сторону. Как удачно сложилась его жизнь! Какая удача сопутствовала ему! Не то чтобы он не трудился ради этого, он вкалывал, как раб, на ниве политики, делал все правильно, был отличным членом партии, замечательным министром и лучшим членом парламента для своих избирателей. Он всегда был преданным, упрямым, блестящим, трудолюбивым, хладнокровным и сдержанным, популярным, пользующимся поддержкой ряда верных сторонников. Почему его так и не вызвали? Как долго он должен ждать? Его политические часы отсчитывали последние минуты – так же, как, наверное, и репродуктивные часы Джульетты.

Я все время думаю о том, что когда-то сказала мама: люди, которых ты боишься, тебя не съедят. Как будто кто-то думает иначе. Как будто стать жертвой каннибализма – это обычная судьба для девушки двадцати восьми лет. То, что она мне это сказала, не улучшило мое самочувствие, хотя, я полагаю, она имела в виду метафорическую трапезу. Именно этого я опасаюсь.

Я уже давно подумываю о том, чтобы пойти к Линчам. Небольшой сдвиг в обстоятельствах помог мне отложить визит. Я получаю деньги. Мне пришлось зарегистрироваться на бирже труда, и мне подыщут работу, но пока этого не случилось, они будут платить проценты по моим взносам за квартиру и давать минимум средств, чтобы хватало на жизнь. Не думаю, что смогла бы теперь выйти на постоянную работу, я для этого не гожусь. Отчасти потому, что не сплю, а когда все-таки это мне удается, то гуляю вместе с Каллумом и его собакой по бескрайнему пространству, похожему на вересковую пустошь или пустыню. Уже темно, или наступили сумерки, и я знаю, что когда мы достигнем определенной точки, где стоит обелиск, вонзающийся в ночное небо, Каллум меня убьет.

Мама не понимает, каково жить на пособие – как ей понять, при той обеспеченной жизни, которую она всегда вела? – и продолжает каждый месяц присылать мне чек. Поэтому довольно долго я могла откладывать встречу с Линчами. Но теперь я должна этим заняться. Я должна узнать, заплатил ли Айвор Тэшем Дермоту Линчу и Ллойду Фриману, чтобы они поехали и посадили в машину Хиби вечером 18 мая 1990 года, и та ли это машина, которая подобрала ее. Без этого звена я не смогу двигаться дальше. Насколько я знаю, Дермот Линч – единственный, кто остался в живых после той автомобильной аварии, и он единственный, кто может ответить на интересующие меня вопросы – кроме Тэшема, конечно. Мне нужно поехать на Уильям-Кросс-Корт и повидать Дермота Линча или, если он мертв, кого-нибудь другого, кому он мог рассказать обо всем. В газетах писали, что у него есть мать и брат, однако я так и не нашла информацию о том, восстановился он после комы или нет.

Эти мысли помогали мне обрести некоторую уверенность в себе, хотя это постоянно твердила мама – «тебя не съедят». Линчи не людоеды, они меня не съедят, повторяла я, когда набирала номер из телефонной книги по адресу Уильям-Кросс-Корт, 23. Трубку снял мужчина.