Но я не закрыла глаза. Не села на бордюр.

Я стояла, тупо смотрела на телефон. И думала: есть у меня вообще хоть что-нибудь красное?

19.10

Ника сидела с ногами на диване с лэптопом на коленях, сосредоточенно смотрела в экран, что-то там искала. Я подошла, присела рядом, положила голову ей на плечо. Ника захлопнула крышку, но я успела увидеть какую-то статистику по Швеции. А, ну да. Она все еще планирует наш безумный побег. Не знает, что я уже в бегах… И что финишная прямая вряд ли приведет меня в Стокгольм. К моему удивлению, Ника не отняла руки и не сбросила мою голову. А ведь даже страшно представить, что еще недавно она бы мне устроила за сегодняшнюю сцену в ресторане. И справедливо устроила бы – особенно после вчерашнего. Мне было хорошо рядом с Никой, спокойно, уютно. Как будто и не было этих безумных пяти дней. Я вдыхала ее такой знакомый запах. Поцеловала выемку рядом с ключицей – у женщин они всегда такие трогательные, уязвимые. А у мужчин почему-то я их никогда не замечаю.

– У тебя волосы сексом пахнут. И на шее засосы – вот здесь и здесь, – сказала Ника. Сказала спокойно, без всякой агрессии. Констатируя факт.

Я могла бы начать оправдываться, сказать, что была у Лео – внеплановый визит, много нервов на работе, хотела успокоиться. Но врать я больше не могла. И к тому же кто поверит, что конкубин со стажем ставит клиентке засосы! Да и Ника прекрасно знала: Лео был не мастером брутального секса, а скорее милым другом.

– Да, – призналась я. – Кажется, я влюбилась.

– Я так и поняла.

Мы молча сидели, прижавшись друг к другу. Ника вдруг приобняла меня, погладила по голове. Я столько раз ее утешала. А теперь она утешала меня. Бедная моя, матрешка моя, девочка моя, Ника моя…

– Я тебя очень люблю, – сказала я.

– А его?

– С ним – другое. Наваждение… Я как будто больна все время.

– Так это и есть любовь.

– У нас с тобой была другая любовь.

– Да. Просто, может, не надо было называть это любовью. Какое-то другое слово подобрать. Почему у нас все слова такие неточные?

– Ты мне как сестра.

Ника невесело усмехнулась:

– Та-а-ак, повеяло инцестом!

Мы опять помолчали. Ника продолжала:

– Я всегда знала, что ты меня не полюбишь по-настоящему. Ты и на ребенка согласилась, только чтобы я успокоилась. И чтобы все было как у людей. Но я тебя не виню. Ты всегда любила мужчин, что уж тут поделаешь. И так редко и мало думала о себе. Все больше занималась или мной, или карьерой.

– Мне с тобой было хорошо. Вспомни, как часто нам было хорошо. И в постели, и вообще.

– Ты просто не знала, как это бывает…

– А ты знала? У тебя так было? С Верой?

Я не видела ее кивка, но почувствовала, как напряглась ее шея, будто все ее тело сказало «да».

– Почему вы тогда не остались вместе? Если такая любовь?

– Поэтому и не остались. Вера считала, что я вношу в ее жизнь хаос, что она не может сосредоточиться на своем призвании, что я ее отвлекаю, разрушаю. Если ты еще не поняла, любовь делает дико уязвимым. Ты так зависишь от другого человека, что это пугает… Как будто у того, кого ты любишь, где-то припрятана иголка с твоей смертью на острие – и этот человек ее в любой момент может сломать. Вы так глубоко прорастаете друг в друга, что ваши витальные системы тоже сплетаются. Это очень страшно.

Какая иголка? О чем она говорит? А, ну да, русские сказки: «В яйце – Кощеева смерть». Иголка с моей смертью где-то в кармане у чужого человека, которого я знаю дня три, не больше… Как странно! Моя заполошная Ника, оказывается, разбирается в этом куда лучше, чем я…

– Боль. Болезнь. Страх. Смерть. Почему тогда все говорят, что любовь – это счастье?

– Потому что одно без другого не существует. Не поймешь, что счастлива, пока не будет этого ощущения несчастья.

– Смешенье яда и противоядья?

– Ты запомнила? А я думала, тебе даже не понравился спектакль тогда…

– Ника, почему мы с тобой никогда об этом не говорили? Мне было бы чему у тебя поучиться… Может, не была бы такой дурой.

– Ты никогда не была дурой, Ади. Ты просто верила, что все в мире правильно устроено. И что, если подчиняться правилам, все будет хорошо.

– Мне никогда и в голову не приходило, что в правилах может быть столько ошибок.

– Конечно. Их же люди придумывают. А люди ошибаются. Случайно и намеренно.

Меня опять захлестнула волна нежности к Нике. Я взяла ее за руку, крепко сжала:

– Что было в «Кибеле», после того как я убежала?

– Не знаю. Я не ела. Пропал аппетит. Но баллы все равно списали. Причем с нас обеих.

– Ты прости меня. Я знаю, как ты туда хотела, я все испортила.

Ника отодвинулась, повернула меня к себе, посмотрела в глаза. Сейчас она была очень красива. Я вспомнила, как впервые увидела ее: это было на модном шоу, куда и мне, и ей достали приглашения на стоячие места. Модели кружились на подиуме в переливающихся нарядах сказочной красоты, сделанных на 3D-принтере. Мода давно превратилась из коммерческого инструмента в арт-шоу. Показы выглядели или как арт-инсталляции, или как артизанальные ярмарки. Трудно было представить, что кто-нибудь наденет на себя эти платья, напоминающие роскошную объемную паутину. «Ну кто это будет носить?» – риторически спросила я девушку, стоявшую рядом со мной. «Я бы носила с восторгом», – ответила девушка, вместо того чтобы вежливо согласиться. Я посмотрела на нее внимательнее: какая экстравагантная, забавная! Одета в невероятный, оранжевого цвета комбинезон с ручной вышивкой «Вперед!». Комбинезон перехвачен зеленым поясом, на стриженых волосах – черная кепка задом наперед с большой буквой N. Я сделала комплимент ее комбинезону, хотя мне показалось, что он слишком напоминал покроем мужскую химзащиту (позже оказалось, что она просто выкрасила мужской защитный костюм в оранжевый цвет и собственноручно вышила надпись). Она расплылась в улыбке, сморщив курносый нос: «Люди боятся носить что-то необычное…» Я возразила: «Такая мода – это искусство, в ней нет ничего утилитарного». Девушка пожала плечами: «Как скучно! Не все в жизни должно быть утилитарно». Я подумала: «Наверное, ей никогда не бывает скучно». С тех пор мы с Никой не расставались. И скучно нам не было. Никогда. А это уже немало.

– Прости меня, – повторила я.

– Ты же понимаешь, Ади, что все это уже не важно. Ты меня тоже прости. И не только за «Кибелу».

– Мне-то за что тебя прощать?

– Есть за что. В том числе и за ребенка. Думала, он нас склеит. Но люди – не сапоги, так не получается.

– Мы найдем выход. Не может быть, чтобы выхода не было.

– Ади, ты очень добрая. И терпеливая. И сильная… Ему повезло…