С этим коньяком связан один курьезный случай. Был в батальоне связи кузнец Занин, видимо, большой любитель выпить. Он нашел бидон, в котором у нас возят молоко, наполнил его коньяком, атак как в его ведении находилась лошадь с подводой, то накрепко прикрутил проволокой этот бидон к телеге и всюду возил его с собой. На марше из Кенигсберга я ехал верхом и время от времени проверял движение колонны батальона. Как-то остановил коня, чтобы пропустить колонну вперед, и обратил внимание на то, что около замыкающего Занина и его подводы толпится много разведчиков. Виду них был подозрительно возбужденный, лица красные. В чем дело? Мой взгляд остановился на бидоне, такой посудины у нас не было. Слезаю с коня на телегу, открываю бидон, и все становится понятным без слов. Отвязать бидон я не смог, Занин хорошо постарался, прикручивая его проволокой к телеге. Тогда соскакиваю на землю и бросаю в коньяк две пригоршни свежего конского навоза. Ну, уж теперь-то наверняка не станут пить! Прибываем на место, Занин сильно пьян. Заглядываю в бидон — на дне гуща от конского навоза, а… коньяк весь выпит.

7 мая собрал всех своих офицеров, поделился с ними информацией о стрельбе 2 мая и ее результатах. Мы пришли к единодушному мнению, в день Победы не стрелять.

Все с нетерпением ожидаем дня окончания войны. В ночь на 9 мая не спится, хожу, проверяю посты, мои люди спят. Около полуночи начальник радиостанции РСБ старший сержант Бакланов М. попросил меня зайти. По большому секрету он рассказал мне, что сегодня ночью будет объявлено о заключении мира. Победа! День Победы! Наконец-то кончилась война! Ура! Какой уж тут сон, хожу по территории поместья, часовые сменяются и, видимо, думают, чего это комбату не спится.

В обусловленный час зашел на радиостанцию, радисты настроились на московскую волну. И мы услышали голос, которого ждали много лет. Сразу же позвонил начальнику штаба дивизии Турьяну, поздравил его с днем Победы. Он в свою очередь поздравил меня и сказал, что передает трубку начальнику штаба 50-й армии. Начштаба армии предложил поднять людей, поздравить их с Победой и предупредил, чтобы никакой стрельбы не было. Затем я позвонил командиру дивизии, поздравил его с днем Победы.

Вышел на улицу, вызвал дежурного по части и приказал поднять людей по тревоге. Мои связисты в недоумении выскакивали во двор с заспанными лицами. Но когда поздравил всех с Победой, у многих навернулись на глаза слезы радости. Стали поднимать оружие для салюта, но эту затею мы быстро сняли с повестки дня, объяснив людям причину. Кладовщику Никитину приказал выдать коньяк, котелок на двоих. Повару дали задание приготовить праздничный обед.

Наши соседи, автобатовцы, тоже подняли людей, началась у них пальба. На мой протесты подполковники майор не обращали внимания, ведь я капитан, а права у всех одинаковые. Прибегает начальник штаба 50-й армии, генерал-лейтенант, и с ходу бьет прямо в челюсть подполковника, который в тот момент как раз стрелял из автомата. Только после этого стрельба прекратилась.

В тот день в батальоне связи трезвыми были: я — командир, начальник штаба Дзыба и девушки-телеграфистки.

Война с гитлеровцами была окончена, но в тылу наших войск, омрачая Победу, стала проявлять активность всякая мразь. В Августовских лесах в Польше скопились банды дезертиров, власовцев, враждебно настроенных поляков и прочий сброд, они терроризировали местное население, нападали на небольшие отряды советских войск. У этой нечисти была даже артиллерия и танки. Руководили действиями этих банд из Лондона, где находилось эмигрантское правительство Польши. А наши «союзники» англичане делали вид, что ничего не знают.

Для уничтожения этих банд были привлечены 50-я армия и другие войска. Августовские леса окружили. В большинстве случаев бои носили скоротечный характер, однако потерь избежать не удалось, с нашей стороны были убитые и раненые. Мучительно трудно было осознавать, что война кончилась, а мы все еще продолжали воевать и нести потери.

В одной из польских деревень я встал на постой к старушке. Разговорились, и полька заявила мне, что, мол, вы уйдете, а их снова будут терроризировать эти бандиты. Как же так, ведьмы всех ликвидировали? Тут под большим секретом она и поведала мне, что мы все-таки пропустили большой бункер в поле, указала точные приметы, рассказала, как его найти. Я немедленно доложил обо всем в штаб дивизии. Вскоре и вправду была обнаружена база бандитов, захвачено 137 головорезов.

Операция по очистке Августовских лесов продолжалась до середины августа. По ее окончании все воинские части были нацелены на уборку урожая, жали, косили, молотили и мололи муку на мельнице. Один мешок белой муки из этого урожая я после демобилизации привез в Архангельск.

Длительное время мы стояли в городе Сувалки (Польша), здесь начали писать историю 2-й стрелковой Мазурской ордена Кутузова дивизии. Хронология боевых действий составлялась в каждом полку и во всех подразделениях.

Осенью 1945 г. дивизию перебросили на Украину. 1 октября мы прибыли в г. Нежин, расположенный в 120 км восточнее Киева. Личный состав дивизии был сразу же направлен на уборку картофеля. После этого оборудовали военный городок, ремонтировали помещения и готовились к зиме. Нежин был сильно разрушен, и существовавшие здесь прежде казармы не были пригодны для жилья.

В январе 1946 г. из Венгрии в Нежин прибыла еще одна стрелковая дивизия. Благодаря этому обстоятельству наша дивизия была расформирована, я добился скорейшей демобилизации и в самом начале февраля вернулся в Архангельск. Встреча с семьей после стольких лет разлуки была очень радостной. Дети Юра и Слава сильно подросли за 4 года. Юра учился в 4-м классе 6-й мужской школы, а Слава в 1 — м классе.

Вот и итог моего повествования.

Обращаюсь к Вам от имени моего дяди Н. И. Близнюка, т. к. он по причине своей природной скромности вряд ли когда-либо сделает это сам, а ведь ему уже пошел девятый десяток. Природу не остановишь, время уходит, а вместе с ним уходят и люди, являющиеся бесценными носителями информации о Великой Отечественной войне, и не только носителями, но и непосредственными участниками тех, уже далеких, исторических событий.

Н.И. Близнюк является мужем сестры моего отца Ф.И. Печеника. Я впервые с ним познакомился в 1955 году, будучи десятилетним пацаном. Все мальчики тогда жили героизмом прошедшей войны, участники военных детских игр делились на «наших» и «немцев», но только в начале 60-х годов, когда мой интерес к войне стал все больше познавательным, я стал обращать внимание на рассказы дяди о войне как о ежедневной, тяжеленной и, скажем так, очень грязной работе. Встречались мы нечасто, шло время, однако в воспоминаниях эпизодов войны дядя никогда ничего не добавлял и не убавлял, как будто это происходило с ним буквально вчера, и до меня постепенно доходило, что все это является истинной картиной войны, расходящейся с историей, написанной генералами, и официальной версией партноменклатуры.