Брюки он снял — или с него сняли, — даже не расшнуровав левый ботинок. Какие характерные улики оставляют после себя странности ночной жизни. Ему хотелось, чтобы сигареты хватило еще затяжки на четыре, но получилось всего две, и это было как горестная, невосполнимая утрата.

Он заснул и проспал несколько часов. Встал, по-видимому, ранним вечером. Позвонил администратору, выяснил имя и адрес врача, с которым можно потолковать. Оделся, чувствуя себя превосходно, готовый наплевать на врача, потом передумал, потом снова наплевал, ощутил голод — верный признак выздоровления.

Решил отправиться к врачу. Уже собираясь выйти в коридор, вдруг вздумал позвонить в пароходство. Узнал, что паромы снова ходят.

Похлопал себя по карманам: паспорт, бумажник, дорожные чеки. Побросал вещи в сумку, спустился вниз, сдал ключи. В пароходстве отстоял очередь из трех человек — это с ним вместе. Глазел на плакаты — на рыжие пляжи в косых лучах заходящего солнца. Какой-то человек принес чашки с кофе и стаканы с холодной водой на круглом железном подносе, подвешенном к проволочным стойкам. У Билла появилось ощущение исторической важности момента. Клерк показал рукой на поднос, оба взяли по чашке и, не присаживаясь, завели беседу.

— Ну и как далеко до порта Джуния?

Клерк сказал:

— Если в километрах-примерно двести сорок.

— А от Джунии до Бейрута как люди ездят? — спросил Билл.

— На такси. Возьмете такси.

— С меня запросят слишком много?

— Конечно.

— Ну а пробоины в судне? Заделаны?

Всех остальных это рассмешило: не обменявшись ни словом, ни взглядом, они заулыбались какой-то своей общей шутке.

— О пробоинах не беспокойтесь.

— Заделаны? — повторил Билл.

— Пробоины намного выше ватерлинии.

— О пробоинах мы не говорим, — сказал кто - то из клиентов.

— Пробоины — это ерунда, — сказал клерк. Билл понюхал гущу на дне своей чашки, пытаясь перехитрить боль, прошмыгнуть мимо нее.

— Ну а прекращение огня? Как вам кажется — на этот раз всерьез?

— У них перемирия всегда всерьез. Нельзя наперед сказать: "это надолго" или "нет, на это полагаться не стоит". Перемирия всегда всерьез и никогда не затягиваются.

— Но перемирие как-то влияет на безопасность парома? На канонерки оно распространяется?

— Море — это чепуха, — сказал клерк.

— О море мы не говорим, — сказал второй клиент.

— По сравнению с сушей море — ерунда. Билл заплатил за билет дорожными чеками, и клерк спросил, есть ли у него виза. Визы у Билла не было. Клерк спросил, есть ли у него вейвер от Госдепартамента{10}. Билл в жизни не слыхал ни о чем подобном.

— Ничего. Способ есть.

— Что за способ? — спросил Билл.

— Когда прибудете в Джунию, идите на паспортный контроль — увидите человека из Вооруженных сил Ливана. Там всегда кто-нибудь есть. Он в мундире, у него чернильная подушечка и штемпель. Скажите ему, что вы писатель.

— Ну хорошо, я писатель.

— Скажите ему, что хотели бы получить журналистскую аккредитацию. Возможно, он намекнет, что хорошо бы кое-кому передать немножко денег. Потом он поставит штемпель на бумажку, и готово — вы под защитой самой могущественной христианской милиции.

— И мне не нужна виза, чтобы въехать в страну?

— Можете въезжать совершенно свободно.

— И сколько же денег дать?

— Если за въезд в такой город, как Бейрут, вы готовы платить деньги, вам вряд ли важно сколько.

Стоя на палубе, он с удивлением наблюдал за посадкой: добрая сотня пассажиров, некоторые с детьми, с младенцами, прикорнувшими на груди или на плече взрослого. Высоко в жгучих лучах солнца носились чайки. Все это показалось ему трогательным и геройским, и эти люди стали ему очень дороги; семьи, коробки, пластиковые пакеты, младенцы, мелодичный щебет — переселение целой культуры.

Он решил, что нужно разработать план, приблизительно следующий.

В Джунии взять такси до Бейрута. Поторговаться с водителем. Сделать вид, будто знаешь местность, самый короткий путь и стандартную стоимость поездки. В Бейруте найти гостиницу и попросить администратора нанять машину с шофером. Поторговаться с шофером. Обсудить со знанием дела планировку города, попытаться создать впечатление, будто бывал здесь уже много раз. Показать шоферу карту. Карта у Билла была, купленная после приобретения билета, но вот что странно — он нашел ее лишь в третьем по счету магазине, словно Бейрут больше не считается стоящим внимания или пожрал все свои изображения. Показать шоферу карту. Отправиться в южные трущобы. На этом пункте четкий план обрывался, но Билл знал, что в конце концов войдет в штаб Абу Рашида и представится, объявит: "Меня зовут…"

Биллу еще никогда не доводилось представляться незнакомым людям прямо с порога.

Пассажиры всё поднимались и поднимались на борт. Светил, разрубая небо, прожектор — его длинное, изжелта-зеленое копье вонзалось в ночь. Билл нашел свою каюту. Обстановка скромная — три проволочных вешалки да койка. Вновь почувствовав головокружение, он прилег, прикрыл лицо рукой от света. Паром дал гудок, и он подумал сквозь толщу боли, что это хорошо — у пароходов все еще есть гудки, и их перекличка все еще похожа на песню. Он думал, что отдых ему на пользу, от отдыха полегчало. Он думал, что написанные им страницы опасно кренятся: чего-то он не рассчитал, не там подложил рычаг, неверно распределил вес; внезапно его осенило, что в итоге он почти перестал думать о пленнике. Что представляет собой мальчик?

Литература всю жизнь ему заела.

Кровь не поступает к голове.

Он вспомнил, как однажды, когда бишь это было…

Погоди-ка две чуточки.

Он отпрянул от боли, сорвался в темную пропасть, приказав себе не возвращаться.

Он вспомнил, как однажды, когда бишь это было, ехал на такси в Айдлуайлд{11}, это по-тогдашнему, и водитель сказал: "Я выкормыш", точно - точно, а дело было так — из-за какой-то банальной неразберихи в личных делах предстояло болтаться в аэропорту часа два с половиной до вылета, и шофер сказал на это: "Я выкормыш старой школы: по мне, лучше ждать, чем опоздать", и тогда Билл сказал себе: возьми эту фразу на заметку, процитируешь ее другу или вставишь в книгу, роскошно звучит: "выкормыш старой школы", у него всегда сердце бьется веселее, когда он слышит такое на улице, в автобусе, в оптовом магазине, дикорастущая поэзия (подумал он сквозь толщу боли) случайных людских реплик.

Взмолился: "Пусть меня забудут".

Вновь сорвался, теперь уж — прямо под откос, отменил приказ "не возвращаться", но фразу он забыл, никому не пересказал, никуда не вставил, лет тридцать пять назад Кеннеди был Айдлуайл - дом, время — деньгами, фермеры — в поле, какой крутой откос — страх божий; собрав все силы в кулак, попытался вернуться.