По новому положению все фиктивные коллегии с президентами, советниками и многолюдными конторами и «правлениями» упразднялись, дворцовое чисто хозяйство объединялось во вновь организованном Главном дворцовом управлении; сюда должны были войти дела не только по содержанию дворцов, но и по конюшенной части и придворной охоте; причем для непосредственного заведования как этими двумя частями, так и дворцовыми городами (Царское Село, Петергоф, Гатчина) оставлены были небольшие управления. Вместе с тем, раскрепощены были два художественные учреждения — Эрмитаж и Придворная капелла. По укладу седой старины, они до этого времени входили в ведение Придворной конторы, ведавшей царской кухней и дворцами. Они были выделены в самостоятельные два управления.

Организовать Главное дворцовое управление довелось вновь назначенному обер-гофмаршалу, престарелому почтенному сановнику Эммануилу Дмитриевичу Нарышкину, сыну известной приятельницы АлександраI Старик был родственником гр. Воронцову-Дашкову и в далеком прошлом его опекун и попечитель. Благообразный, с красивым породистым профилем, согбенный годами обер-гофмаршал горел желанием работать, пытался вникнуть во все детали хозяйства, но сил у него не хватало. Он в царствование АлександраII одно время был гофмаршалом, видимо, сроднился со старой организацией управления, вряд ли поэтому особенно сочувствовал моим планам централизации, хотя не возражал, не мешал, держался корректно.

Подле него всегда юлил и неумолчно тараторил по-французски с заметным итальянским произношением камер-фурьер по хозяйственной части Ингано. Небольшого роста, черный как жук, с длинными бакенбардами и бритыми усами, кругленький, в синем вице-фраке итальянец подкарауливал Нарышкина, старался не оставлять его одного, и на правах не то прислуги, не то знатного иностранца не признавал для себя закрытых дверей. Ингано когда-то служил метрдотелем у гр. Воронцова-Дашкова и обошелся ему дорого, затем, переходя от одного вельможи к другому, [добрался] до Аничковского дворца ко двору наследника и здесь сумел укрепиться. Со вступлением на престол Александра III он перешел к Большому двору, где быстро акклиматизировался, постиг все уловки придворнослужителей и познал все возможности благополучия, открывавшиеся для сметливого, находчивого камер-фурьера по хозяйственной части с не ограниченными точно обязанностями и правами. Он не справлялся, уполномочен ли на такую-то выдачу или на такой-то заказ, а действовал, свершал. В случае запроса слышалось его авторитетное, смело-решительное объяснение необходимости поступить именно так, как сделал он. Ингано забегал со своими докладами не только к Нарышкину и Воронцову, но и в царские комнаты. Ходили слухи, что камер-фурьер стал зашибать большие деньги не только на кухонных доходах, но и на разного рода суточных, порционных, свечных и других выдачах из имевшегося у него аванса для удовлетворения, так сказать, неотложных запросов дня. Разные мелкие чины, командированные в Гатчину или Петергоф от военного, морского, почтово-телеграфного и других ведомств, а также и придворнослужители строили свое временное благополучие на добавочных придворных суточных. Более проворные, не стеснявшиеся, шли на поклон к Ингано, который снисходил к просьбам, устраивал им денежные отпуски по своему усмотрению. Наиболее предприимчивые получали порционные и деньгами, и натурой, смотря по благоволению Ингано. Он ловил Нарышкина и легко получал утверждения своих распоряжений. У нас, у русских, легко накладывают клеймо казнокрадов на людей, стоящих близко к хозяйственным операциям. Зная эту национальную повадку, я с особой осторожностью отношусь к подобным слухам. Мне сдавалось, что Ингано руководило не корыстолюбие, а жажда власти. Он наслаждался возможностью оказывать покровительство офицерам, чиновникам; горделиво, с высоко поднятой характерной головой, этот не вполне удавшийся Рюи Блаз скользил по дворцовому паркету, величаво принимал низкие поклоны придворнослужителей, казаков, фельдъегерей и как свой человек входил к министру, появлялся перед царем. Сколько я мог понять честолюбивого итальянца, все это его тешило, но далеко не удовлетворяло; по некоторым намекам можно было думать, что у него роятся планы о расширении поля своей деятельности, связанной пока лакейским, в сущности, официальным его положением. Его подрезала хроническая болезнь, он должен был покинуть службу и вскоре умер.

Ближайшим помощником обер-гофмаршала являлся гофмаршал. С назначением Нарышкина обер-гофмаршалом вместо сенатора Альфреда Федоровича Грота, временно оставался на посту гофмаршала кн. Иван Михайлович Голицын и до образования Главного дворцового управления председательствовал в Придворной конторе. Представительный, породистый барич, по внешности напоминавший англичанина, он своей крупной, стройной фигурой, костюмом, манерой ходить выделялся заметно среди придворных, нельзя было не обратить внимание на него. По службе держался князь неприступно. Увы, в частной жизни ему пришлось снимать маску величия, дела лично-имущественные удручали, князя «описывали», подавали жалобы на него министру. Вероятно, это обстоятельство помешало ему, такому яркому придворному, выдвинуться после Грота на пост обер-гофмаршала, хотя он, видимо, сохранил хорошее к себе отношение царской семьи, получил назначение «состоять при императрице», быть ее официальным «кавалером», как говорилось тогда.

На пост гофмаршала был предназначен один из любимейших адъютантов императора кн. Владимир Сергеевич Оболенский-Нелединский-Мелецкий, женатый на гр. Апраксиной, бывшей свитской фрейлине[148] Марии Федоровны, сохранившей приятельские отношения с императрицей.

С учреждением Главного дворцового управления на гофмаршала возлагалась, главным образом, работа по надзору за всем ходом хозяйственной и показной парадной жизни во дворце — резиденции императора. Он должен был там дневать и ночевать, быть всегда начеку для получения приказаний и немедленного их осуществления. Весь же механизм существа хозяйственных операций сосредотачивался в Главном дворцовом управлении, непосредственным начальником которого, помощником обер-гофмаршала, назначен был генерал Антон Степанович Васильковский. Он прежде заведовал хозяйством двора наследника и вел дела, по общему отзыву, превосходно. Бывший измайловский офицер, простой, совсем не светский кавалер, скромный, далекий от придворных сфер и видимо сторонившийся их, деловитый, но к этому времени уже с сильно подорванным здоровьем, он усиленно отказывался от новой должности, на которой нужно было проявить недюжинную энергию, настойчивость, твердую волю, чтобы сдержать центробежные силы составных частей дворцового хозяйства. Но Александр III пожелал видеть именно его во главе Главного дворцового управления, и Васильковский, скрепя сердце, согласился, принял должность.