Я с тревогой смотрел на свою реформаторскую постройку. Надо было ждать противодействия со стороны присоединенных. Президент Конюшенной конторы, древний старик света, кн. Владимир Дмитриевич Голицын, командовавший в 5о-х годах конной гвардией, когда Воронцов еще был юнкером, сам просился на покой, противодействия от него нельзя было ожидать. Пассивно относился к реформе президент и другой конторы — Егермейстерской — кн. Борис Федорович Голицын. Но новые управляющие придворно-конюшенной частью и Придворной охотой, флигель-адъютант Валериан Дмитриевич Мартынов и егермейстер Григорий Александрович [Чертков] видимо смотрели в сторону от Главного дворцового управления, не хотели подчиняться ни Нарышкину, ни Васильковскому. Мартынов был властолюбив, а Чертков видимо боялся уронить значение вверенной ему должности и в данном случае невольно шел на поводу у первого. Начальники дворцовых правлений в дворцовых городах не могли относиться с симпатией к реформе, так как с проведением ее в жизнь и сильным сокращением штатов им приходилось уходить в отставку.

Мартынов и Чертков, выбиваясь из постромок Главного дворцового управления, невольно объединялись на одной платформе, по натуре же были совершенно различные люди. Первый — тучный, но еще довольно смазливый казак, хитрый, ловкий, находчивый, крайне резкий, а подчас и жестокий к подчиненным, властолюбивый и склонный, как говорили, к ремонтерски-коммерческим приемам. Он приветствовал упразднение Придворно-конюшенной конторы и отстранение обер-шталмейстера от управления, но решительно не хотел видеть над собою начальство и контроль нового учреждения. Мартынов собирался самостоятельно расправить крылья. Чертков — небольшого роста, весьма тощий, с маленькой лысевшей головкой, на желтом, болезненном лице выделялся большой нос-клюв и горели прекрасные, одухотворенные черные глаза; при этом он обладал подкупающим тембром голоса, так у него все выходило задушевно, искренне. Чертков, симпатичный, но не деловитый человек, находился под влиянием ближайших своих подчиненных, которым мало улыбалась перспектива потери самостоятельности хозяйственного управления придворной охоты. Они, зная хорошо Григория Александровича, сумели затронуть в нем чувствительную струну — боязнь уронить достоинство своего официального положения.

В заседаниях комиссии по приведению в исполнение новой организации Мартынов и Чертков воинственно выступали, Нарышкин затыкал себе уши, Васильковский отмалчивался, вернее, отмахивался демонстративно рукой. В результате оба сепаратиста добились своего, фактически отложились от Главного дворцового управления.

Нарышкин и Васильковский вскоре оставили Главное дворцовое управление, первый совсем покинул министерство, а второй упросил отпустить его к исполнению прежних обязанностей — заведовать Аничковским дворцом и конторой детей императора. Антон Степанович занимал эту должность до самой смерти своей. Мне помнится, как Воронцов, беседуя с Нарышкиным о наградах чиновников к Пасхе, заметил: «Был бы хорош желудок, так немудрено дослужиться и до Андрея Первозванного». Не знаю, каков в действительности был желудок Эммануила Дмитриевича, вероятно, недурен, так как он умер почти девяностолетним старцем. Номинально только числясь на службе, он продолжал в определенные сроки получать очередные звезды и на смертном одре удостоен был и Андреем Первозванным.

Чертков недолго управлял Придворной охотой, здоровье его ухудшилось, и на его месте появилась симпатичная фигура кн. Барятинского по прозванию «Бако». Большого роста, лысый, с окладисто-длинной рыжей бородой, с приветливым лицом и добрым словом в разговоре, князь располагал к себе с первого же раза. Служащие Придворной охоты чувствовали себя как за каменной стеной, в дела же он мало входил, предоставляя всю распорядительную часть ловчему. Появился и пролетел метеором в сфере хозяйства придворной охоты А. М. Безобразов, бывший кавалергард. Он стремился установить новые порядки, но встретил затруднения, ему наскучило скоро, и он ушел. Впоследствии, в конце 90-х годов, звезда его ярко загорелась на Дальнем Востоке.

Мартынов управлял придворно-конюшенной частью десять лет. При дворе его не любили, подчиненные дрожали. Он по-казачьи отбивался от нападений и, наконец, стал сенатором. По Петербургу тогда ходило bon mot[149]: «Каким образом Мартынов попал в Сенат? Очень естественно, ведь там — кони…»[150]

После Васильковского начальником Главного дворцового управления назначен был Константин Карлович Гернет, заведовавший до этого времени Зимним дворцом и зарекомендовавший себя толковым, распорядительным хозяином. Кн. В. С. Оболенский, пользовавшийся особым расположением государя, совместил, фактически, в лице своем должности и обер-гофмаршала, и гофмаршала, так как заместивший Нарышкина кн. Трубецкой играл роль лишь на дворцовых выходах и приемах.

Вместо старых генералов, управлявших дворцовыми городами, появились сравнительно молодые люди, исключая генерала Арапова, назначенного в Петергоф. Укрепившись на своих должностях, почувствовав под своими ногами почву, они стали от поры до времени предпринимать вылазки, не особенно шумливые, правда, против подчинения Главному дворцовому управлению. Эти выступления по существу были крайне неосновательны, их легко можно было парировать, но им помогло одно привходящее обстоятельство. Вероятно, кому-то (cherchez la femme[151]) было неприятно возвеличение кн. Оболенского, оказавшегося во главе дворцового хозяйства; вот почему, мне думается, домогательство самостоятельности местных заведующих дворцами и городами увенчались успехом в 1891 году.

Здание, задуманное мною, рассыпалось, вместо органа, централизующего дворцовое хозяйство, осталась одна голая гофмаршальская часть. Сюда из Гатчинского дворцового управления был призван достойнейший человек, прекрасный хозяин Милий Милиевич Аничков, мой однополчанин; а К. К. Гернет перешел на его место управлять Гатчиной.

Что касается Контроля, то самостоятельность его с отмежеванием от чисто хозяйственно-распорядительных функций удалось провести в жизнь, но раздвинуть компетенцию на уделы не пришлось. Переговоры с председателем Департамента уделов, старым, известным профессором философии права Редкиным шли удовлетворительно, с ним сговориться можно было, но он вскоре умер. За ним последовал в могилу и вновь назначенный гр. Шувалов, не успевший и осмотреться в новом для него учреждении. Затем уделы перешли в управление генерала П. П. Дурново, совершенно не склонного к ограничениям автономности своего ведомства. Дурново чрезвычайно быстро выскочил совсем еще молодым полковником на губернаторский пост в Харькове, откуда перешел на ту же должность в Москву. Здесь нашумел на всю Россию отстаиванием своих губернаторских прерогатив в столкновении с московским городским головой. Бывший кавалергард, а потом офицер Генерального штаба, богач, зять влиятельной статс-дамы кн. Кочубей, приятель гр. Воронцова и ко всему этому деловой, умеющий работать человек, он держался самостоятельно и не желал допускать над собою контрольного органа за исключением, конечно, самого министра; но мог ли тот лично контролировать операции большого учреждения?!