Другое осложнение состояло в том, что кажущееся альтруистическим наказание – трата собственных денег на то, чтобы покарать уклоняющихся от сотрудничества, – по всей видимости, было не таким уж альтруистическим. Когда вы караете нарушителей, даже тех, кто не причинил лично вам никакого вреда, может показаться, что вы хотите поддержать общие нормы справедливости. На самом деле, следуя неким интуитивным соображениям, вы можете поступать так, чтобы показаться хорошим, соблюдающим нормы членом сообщества, – при этом вы поднимаете свою репутацию и одновременно подаете окружающим сигнал, предупреждающий о бесполезности попыток эксплуатировать вас. Эксперименты показывают, что в подобных случаях действуют оба упомянутых мотива. Экспериментаторы могут изменять степень анонимности участников игр на создание общественных благ. По идее, это не должно сказываться на стратегии игроков, если они действительно стремятся покарать нарушителя за отступление от норм. Однако анонимность воздействует на игроков: когда они думают, что никто не замечает их действий, они налагают на нарушителя куда меньшее наказание[331]. Кроме того, играя в экономические игры, мы непроизвольно полагаем, что по отношению того или иного игрока к другим участникам можно судить о том, как он поведет себя по отношению к нам. В условиях анонимности такое суждение невозможно, и игроки перестают карать других участников, подталкивая нас к выводу, что они использовали наказание как сдерживающий фактор[332]. Так что наказание третьих лиц вызывается многими факторами, но вряд ли среди них присутствует желание поддержать нормы сотрудничества. На самом деле, даже не зная, приносит ли наказание какую-либо пользу группе, игроки в любом случае наказывают отступников[333].

Теорию, объясняющую сотрудничество следствием наказаний, трудно поддержать и с точки зрения антропологии. Эта модель предполагает, что индивидуума наказывают за нежелание сотрудничать с третьими лицами, даже в том случае, если лично для наказывающего это нежелание не чревато никакими потерями. Однако выяснилось, что в реальных взаимоотношениях в обществе, особенно в малых сообществах, наказания такого типа почти не встречаются. Люди готовы наказывать нарушителей, но в основном если сами пострадали от нарушения. Антропологи обнаружили, что в большинстве малых сообществ редко прибегают к наказаниям, не говоря уже о слишком дорого обходящемся наказании так называемых безбилетников. Люди скорее будут порицать дурные качества отступников и общаться с теми, кто склонен к сотрудничеству. Так, исследование коллективных действий живущих в Боливии индейцев цимане показало, что они часто без особых последствий для себя уклоняются от общественных работ, таких как ремонт колодцев или мостов[334]. Это типично для небольших групп, где могут отплатить за оскорбление и при надобности привлечь на помощь друзей и родственников, но редко готовы карать проступки третьих лиц, поскольку выигрыш от таких действий невелик, а обойтись они могут дорого. Обычно, пока проступок не касается людей напрямую, они предпочитают игнорировать нарушителей[335].

Разумеется, в современных сообществах наказание третьих лиц встречается сплошь и рядом. Вы не можете лично покарать воров и грабителей, но доверяете полиции и юридической системе вынести соответствующее наказание, и эти институты его обеспечивают. Безусловно, это никак не связано с эволюцией человека, поскольку в истории человечества такие институты появились совсем недавно – когда размер сообществ позволил снизить цену давления на третьих лиц. Платить налоги, обеспечивая подчинение других закону, куда дешевле, чем содержать собственную полицию.

Итак, если альтруизм нельзя объяснить страхом наказания, почему люди сотрудничают? И почему это сотрудничество проявляется в щедрости, которая наблюдается в некоторых экономических играх? Возможно, пролить свет на то, как могло возникнуть взаимовыгодное взаимодействие между особями, нам позволит взгляд на поведение очень далеких от нас видов.

Порой в сообществах обитателей коралловых рифов можно наблюдать на первый взгляд устойчивые взаимодействия между так называемыми клиентами (крупными рыбами, которым необходимо избавиться от живущих на их коже паразитов) и чистильщиками (значительно более мелкими представителями таких групп, как губановые). Чистильщики объедают паразитов с чешуи клиентов, в обмен на гигиеническую процедуру получая еду. Некоторые виды рыб приплывают в привычные места чистки, местные спа, где клиенты останавливаются, а чистильщики готовы их обслужить. Этот обмен услугами может показаться беспроблемным, так как клиентам нужно избавиться от паразитов, а чистильщикам – поесть. Но возникает и конфликт интересов. Чистильщики питаются паразитами, но куда больше им по вкусу покрывающий клиентов защитный слой слизи, которую те хотели бы сохранить в неприкосновенности. То есть взаимодействие оставляет возможности уклониться от сотрудничества[336].

Если рассматривать это взаимодействие как известную «дилемму заключенного», то оно, по идее, должно быстро распасться, поскольку в краткосрочной перспективе отказ от сотрудничества может приносить выгоду. Например, мелкие чистильщики могли бы съедать столько слизи с чешуи клиента, сколько захотят, и уплывать. Однако ничего подобного не происходит. Сотрудничество, устоявшееся в ходе естественного отбора, преобладает. Почему это стало возможно? Биолог Редуан Бшари называет несколько причин, объясняющих этот феномен. Во-первых, и чистильщики, и клиенты конкурируют. На каждого клиента приходится много потенциальных чистильщиков, которые, в свою очередь, рады наплыву клиентов. Если партнер не хочет сотрудничать, ему всегда можно найти замену. Во-вторых, клиенты могут наказывать плохих чистильщиков, сбрасывая их с себя и после избегая их. Эксперименты показывают, что чистильщики усваивают этот урок и под влиянием умеренного наказания меняют свое поведение[337].

Эти явно не самые сложные живые организмы нашли способ взаимовыгодного сотрудничества. Разумеется, никто не считает, что рыбы учитывают все эти обстоятельства сознательно. Им это и не требуется, поскольку эволюция в ходе естественного отбора сформировала у них верные предпочтения и реакции и на сотрудничество, и на обман. Доля генотипов особей, обладавших меньшей способностью различать правильные стратегии, как и тех, что были склонны только к сотрудничеству или только к обману, в общем генофонде была меньшей, чем тех, что предпочитали взаимовыгодное взаимодействие. Главный признак, отвечающий за это успешное взаимодействие, – это, несомненно, способность выбирать партнеров, отгонять уклоняющихся и держаться вместе с теми, кто сотрудничает[338].