Надо отдать ей должное: вместо банального наряда соблазнительницы на ней были благопристойные мужские пижамные штаны, синие в полоску, и серая футболка с надписью «УБА». Университет Буэнос-Айреса. Alma mater Альсады.

– Добрый вечер, Долорес. – Привычный ритуал очень успокаивал.

Мати учтиво поклонился в знак приветствия и осторожно прошествовал мимо. Он в одиночку пронес Соролью через пять кварталов, причем без видимого напряжения и не проронив ни слова. Племянника Альсады он опустил на большой белый диван, занимавший бóльшую часть гостиной, и накрыл пледом, лежавшим в углу. Соролья даже не огляделся в незнакомой обстановке: он тут же крепко уснул. Цыгане в дороге дальней; к приходу их беспробудно уснешь ты у наковальни…[66] Альсада мысленно отмахнулся от строчек Лорки: в этом стихотворении для спящего мальчика все кончилось плачевно.

– Проходите, инспектор. Милости прошу, – сказала Долорес Альсаде и Эстратико, застывшим у порога. А потом выглянула на лестничную площадку, точно тревожилась, не увидел ли их кто.

– Добрый вечер, Долорес! – Эстратико чмокнул ее в щеку, проходя мимо, и поспешил усесться рядом с Мати на краешек дивана, где они стали разглядывать стопку глянцевых журналов.

– Благодарю, – сказал Альсада, маскируя неловкость церемонностью.

Так вот ты какое, гнездо порока… Что у Долорес окажется подобная гостиная, он и представить себе не мог. Впрочем, что он вообще представлял себе по пути сюда? Что-то поромантичнее, несомненно. А этот интерьер больше походил на холодильник изнутри: белый, чистый, стильный. И мебель неудобная, не считая разве что стоявшего в углу мягкого кресла с оттоманкой для ног. На оттоманке лежала книга. Галеано, «Вскрытые вены Латинской Америки». Экономическая история. Альсада улыбнулся.

– Я их сюда не вожу, инспектор, – заметила Долорес, прервав его размышления.

– Прошу прощения? – рассеянно переспросил Альсада.

– Вы меня прекрасно поняли, инспектор.

– Я же не… Я не… – возразил было Альсада, смутившись, что она прочла его мысли.

– Само собой, инспектор, – ответила Долорес, посмеиваясь. А потом добавила: – Красного вина кто-нибудь хочет?

Эстратико с Мати кивнули. Альсада все переминался у входа, не зная, куда присесть. Не успел он ответить, как Долорес исчезла на кухне. Он решил последовать за ней.

Она прошла мимо холодильника, раковины, плиты и микроволновки к окну. Помещение было небольшое, но чистенькое, а все лопатки и поварешки аккуратно висели на стене. Больше похоже на операционную. Долорес взяла скуренную наполовину сигарету, лежавшую на краю пепельницы, и прислонилась к подоконнику.

Альсада шагнул ближе.

– Не знал, что ты куришь, – сказал он, пытаясь припомнить, видел ли Долорес в отделении с сигаретой. Но, хотя за долгие годы знакомства они провели вместе несчетное множество часов, ничего подобного на память не приходило.

– Не курю, – беззаботно парировала Долорес. Из ее ноздрей вырвались две струйки дыма. – Много лет назад бросила.

Альсада расплылся в улыбке.

– Выкуриваю сигаретку, не больше – коротаю время, пока ногти высохнут, – объяснила она, помахав перед ним руками. Ногти сверкали зеленым кобальтом.

Альсада потянулся к пачке.

– Можно взять?

Долорес кивнула.

– А вы что же?

– Тоже бросил, – признался Альсада, закурив. – Ты же не скажешь Пауле?

– Так грубо я не работаю. Помогла моя подсказка?

– Ну, я тоже кое-что умею, – с улыбкой ответил Альсада.

Он вдруг заметил, до чего близко они стоят друг к другу. Долорес тоже это почувствовала. Она затушила сигарету и проворно взяла бутылку красного вина и четыре бокала.

– Кстати, вы же меня так и не представили, – заметила она без нотки ехидства в голосе и пошла к двери. – Приходите к нам, как управитесь, инспектор.

Шум на улице уже начал стихать. Альсада выглянул в окно. Внизу выстроились в ряд машины скорой помощи. Так вот почему она может себе позволить аренду в этом районе. Сам Альсада не бывал в больнице уже лет десять. Ему, бесспорно, повезло воспитывать мальчика, для которого нет ничего веселее часовой поездки в столичный зоопарк, – «лемуры, tío, там же лемуры!» – и долгой прогулки от выставки к выставке, за время которой он успевал запомнить все факты о животных, приведенные на табличках по дороге к его любимцам. Визит в больницу случился в то время, когда Соролья начал задавать вопросы.

Хоакин помогал Пауле готовить асадо. Куски мяса на ребрышках покрывали все горизонтальные поверхности на кухне. Инспектор чистил картошку под зорким наблюдением супруги, которая в это время нарезала овощи для жюльена. Оба молчали, оба были погружены в свои мысли, оба прокручивали в голове события вчерашнего вечера.

За ужином Соролья сел рядом с Хоакином, пока Паула доваривала ньокки.

– А закон об амнистии правда означает, что судебная власть больше не будет преследовать военных?

Ничего себе! Где он вообще таких слов понабрался – «судебная власть», «преследовать»? Ему всего десять! Миновали те дни, когда Верховный суд Аргентины приговорил бывшего генерала Хорхе Рафаэля Виделу к пожизненному заключению за преступления против человечества. Соролья днями напролет хохотал над изображением señor con el bigotito, так – «господин с усиками» – мальчик прозвал кровавого диктатора. Довольно долго супругам Альсада удавалось обходить вопросы племянника без особых затруднений. «Когда-нибудь обсудим это, хорошо?» Это самое «когда-нибудь» представлялось далеким-далеким будущим. Отвлечь маленького Соролью ничего не стоило. Со временем это стало труднее, однако уклончивые ответы его поначалу устраивали. А вот годам к десяти любопытство его сделалось прицельнее, а сам он настойчивее. Каждый раз, когда мальчик усаживался за кухонный стол со своими вопросами – несомненно, отрепетированными, – Хоакину казалось, будто Соролья уверен, что знает что-то важное. Так оно и было.

– Да, – ответила Паула, вооружившись терпением. – Потому что всех злодеев уже посадили в тюрьму.

– То есть на свободе злодеев уже не осталось? – уточнил Соролья.

Хоакин обрадовался – может быть, подумалось ему, мальчик теперь станет спать спокойнее?

– Нет, mijo[67]. – Паула опустила порционную ложку в миску и села за стол. – Ешь.

Соролья, явно не удовлетворенный ее ответом, попробовал ньокки и снова спросил:

– А что с теми, которые забрали маму с папой?

Паула в страхе взглянула на Хоакина. Тот предложил после ужина сходить в кафе «Чунго». Соролья доел свою порцию, не задав больше ни вопроса. Вот только мороженое – не панацея.

Теперь мысли Хоакина отчаянно метались между необходимостью дочистить картошку и поиском веского предлога уйти с кухни. Через час должны были приехать гости. Еще оставался шанс избежать непростого разговора с супругой о том, с каким же трудом они вчера выкрутились.

– Я все утро думаю вот о чем, – начала Паула.

Поздно.

– Нам надо продемонстрировать единый фронт, Хоакин.

– «Продемонстрировать» не то слово, Паула. Мы и есть общий фронт, – с горечью возразил Альсада, уязвленный тем, что его сочли ренегатом.

Он поглядел на кухонные часы.