– Немало – это мягко сказано, – вставила Ханна. – Талбот – кумир молодежи.

– Он как-то связан с Женевой? – спросил Малкольм.

– Нет, – прошептал деймон Гленис. – Между ними просто не может быть ничего общего, если, конечно, он вкладывает в свои слова тот же смысл, который видят другие.

– По-моему, в его словах вообще не так много смысла, – заметил Кейпс. – И ему бы не составило труда, притвориться, что он поддерживает Магистериум. Другой вопрос, станут ли они ему доверять.

– А что насчет контактов с полицией? – спросила Гленис Годвин. – Талбот работает в Кардинал-колледже?

– Да, – подтвердила Ханна. – Колледжи объединяются в группы. В одну группу с Кардиналом входят Фоукс, Бродгейтс и Ориэль.

– И, надо полагать, в каждом колледже за переговоры с полицией отвечает свой человек?

– Да, – кивнул Кейпс. – Обычно какой-нибудь младший декан или что-то в этом роде.

– Выясните это, пожалуйста, Чарльз. И постарайтесь узнать все, что можно, о Талботе и об этом Пастоне. Малкольм, а вы сосредоточьтесь на розовом масле. Я хочу знать о нем все. И о той исследовательской станции в Центральной Азии, что она собой представляет? Кто ею руководит? Что им удалось выяснить про масло – если удалось хоть что-то? Почему эти розы нельзя выращивать в других местах? И что это за удивительное красное здание посреди Карамакана, окруженное стражниками, которые говорят на латыни? Чья-то бредовая фантазия – или что? Одним словом, я хочу, чтобы вы как можно скорее отправились туда лично. Вы там уже бывали, верно? И язык знаете?

– Да, – сказал Малкольм.

А что он еще мог сказать? Приказ Гледис означал, что у него не будет возможности разыскать Лиру, даже если станет понятно, с чего начать.

– И еще, – продолжала миссис Годвин, – эти беспорядки по всему Леванту и дальше: выясните, что за ними стоит. Правда ли, что они распространяются из области Лобнор на запад? И какое они имеют отношение ко всем этим делам с розами?

– Тут есть одна странность, – сказал Малкольм. – Штраус в своем дневнике упоминает о каких-то нападениях и сожженных розовых садах неподалеку от исследовательской станции и добавляет, что очень удивился: он надеялся, что подобные происшествия не выйдут за пределы Малой Азии – то есть Турции, Леванта. Так что, возможно, первоисточник беспорядков вовсе не в Центральной Азии, а дальше к западу. Ближе к Европе.

Гленис Годвин кивнула и что-то записала в блокноте.

– Выясните все, что сможете, – велела она и перешла к следующему вопросу: – Ханна, насчет этой девушки, Лиры Сирин, – есть идеи, куда она могла подеваться?

– Пока нет. Но алетиометр торопить бесполезно. Я полагаю, Лира сейчас в безопасности, но больше ничего сказать не могу. Буду смотреть дальше.

– Мне бы не помешала краткая справка: что она собой представляет и насколько она важна. Это центральная фигура или второстепенная? В общем, не могли бы вы составить для меня резюме?

– Конечно.

– На нее есть досье в Мавзолее, – вмешался деймон миссис Годвин.

Он имел в виду тот отдел архивов «Оукли-стрит», в котором хранились материалы, не относящиеся к актуальной работе. Малкольм и Аста это знали, но все равно невольно вздрогнули от этого напоминания о сыром гниющем кладбище, где он когда-то убил Джерарда Бонневиля, чтобы спасти Лире жизнь.

– Хорошо, – кивнула Годвин. – Прочитаю, когда вернемся. Между тем до меня дошли слухи, что в Женеве что-то готовится. Чарльз, вам что-нибудь об этом известно?

– Конференция. Или конгресс, как они это называют. Общее собрание делегатов от всех организаций Магистериума – первое за всю историю, за много веков. Не знаю, по какой причине они решили собраться, но нам это не сулит ничего хорошего. До сих пор их разобщенность была нашим лучшим оружием против них. Если они найдут причину, чтобы действовать сообща, и объединятся официально, то превратятся в такую грозную силу, с какой мы еще никогда не сталкивались.

– Вы можете найти какой-то способ туда попасть?

– Полагаю, да, но я уже под подозрением – по крайней мере, так мне сказали. Мне просто не позволят узнать ничего важного. Но я знаю одного-двух человек, которые способны выяснить больше и охотно передать эти сведения мне. На мероприятиях такого рода всегда бывают журналисты и ученые отовсюду.

– Хорошо. Сделайте, что можете. Не будем забывать о том, что за всем этим стоит. Эти розы, точнее, масло, которое из них получают… Магистериум пойдет на все, лишь бы наложить на него лапу. Инициатор конгресса – организация под названием La Maison Juste, во главе которой стоит Марсель Деламар. Скажите, Чарльз, вы что-нибудь о них знаете? Например, почему они так называются?

«Дом справедливости» – это здание, в котором находится их штаб. А официальное название организации – Лига инставрации Святого Замысла.

– Инставрации? – переспросила Гленис Годвин. – Кажется, я забыла, что это значит, если вообще знала.

– То же самое, что реставрация. Или возрождение.

– А что за Святой Замысел? А, хотя нет, не отвечайте, я сама угадаю. Они хотят укрепить чувство своей непогрешимости. Они намерены развязать войну, и эти розы по какой-то причине могут дать им преимущество. Значит, мы должны понять, в чем оно состоит, и лишить их этого преимущества, а по возможности и присвоить. Примем это к сведению и не будем забывать.

– По-моему, «Оукли-стрит» не в том положении, чтобы ввязываться в войну, – заметила Ханна.

– Я вовсе не призываю воевать, – сказала Годвин. – Напротив, я хочу предотвратить войну и рассуждаю так: если мы будем действовать разумно и эффективно, то, возможно, нам это удастся. Вы же понимаете, Малкольм, почему я посылаю туда именно вас? Далеко не каждому это будет под силу.

Малкольм понимал, и Ханна тоже, но Кейпс не понял и посмотрел на него с любопытством.

– Потому что мы с моим деймоном можем разделяться, – пояснил Малкольм.

– А-а, – сказал Кейпс, еще раз посмотрел на Малкольма и кивнул.

Несколько секунд все молчали.

На столе что-то сверкнуло: солнечный зайчик скользнул по лезвию серебряного ножа для бумаг, и Малкольм ощутил нечто знакомое. Крошечная мерцающая точка, не больше атома, – но сейчас она постепенно разрастется и станет видимой, а потом превратится в блестящую петлю, в лучистое кольцо, как называл его Малкольм. Аста взглянула на него – она тоже это почувствовала, хотя и не видела глазами. Пытаться сосредоточиться на чем-то было пока бесполезно: пройдет несколько минут, прежде чем кольцо расширится настолько, чтобы в него можно было заглянуть. Так что Малкольм расфокусировал взгляд и погрузился в мысли о четверых, сидевших в этой комнате, – таких либеральных, толерантных, цивилизованных, – и об организации, которую они представляли.

В том широком контексте, в котором он сейчас мыслил, «Оукли-стрит» казалась абсурдной: организация, вынужденная скрывать само свое существование от нации, которую она призвана защищать; состоящая из агентов, большинство из которых уже достигли среднего возраста, а то и приближались к старости; за последние годы заметно потерявшая в численности и, вдобавок, настолько бедная, что ее руководительница приезжала из Лондона третьим классом или самым медленным поездом, а Малкольму придется отправиться в Карамакан за свой счет. На что могла надеяться эта нищая кучка фантазеров, бросая вызов Магистериуму?