Фрау фон Берг, задохнувшись от злости, отправилась в комнату ее светлости принцессы Теклы, откуда давно раздавался оглушительный трезвон.

Герцогиня спала, во всем доме царила тишина, мертвая тишина.

В комнате ротмистра Риклебена сидел барон Герольд – он попросил у офицера разрешения остаться у него, пока не будет известия о состоянии ее высочества.

Он взял предложенную сигару, но она постоянно гасла; открыл книгу, но не мог от волнения читать. Мрачная забота лежала на лице барона, и мучительное беспокойство заставляло его беспрестанно ходить по комнате взад и вперед…

Фон Пальмер заперся в своей комнате и был в самом скверном настроении. Хорошенький денек выдался сегодня, право! Когда он утром вошел в кабинет с докладом о необходимых переделках дворца в резиденции, герцог встретил его с удивленным лицом, держа в руках распечатанное письмо от своего кузена, принца Леопольда, в котором тот спрашивал, почему гофмаршальство уже три года не платит фирме «Шмит и К°». Глава фирмы обратился к посредничеству принца, потому что на прямые запросы относительно уплаты приходили только новые заказы и уклончивые ответы. А в последний раз был ответ, что если будут надоедать, то и вовсе перестанут делать заказы.

Пальмер улыбнулся и сказал, что это просто недоразумение, но его высочество энергично выразил желание, чтобы оно как можно скорее было урегулировано.

Это неприятно, очень неприятно! Как будто этот торговец не должен постоянно давать в кредит, по крайней мере до тех пор, пока он, господин фон Пальмер, сможет удалиться в тихий уголок!

Одно утешение – иметь вблизи фрау Берг. Как она блистательно приноровила развязку ко дню рождения принца! Старая герцогиня-мать оттолкнула Клодину – это было неоценимо! Перед матерью даже и его высочество не решится продолжать комедию. Чудесно! Великолепно!

Последние лучи вечернего солнца падали сквозь большое окно в комнату герцогини.

– Клодина! – прошептал слабый голос.

Девушка, погруженная в невеселые думы, встала и опустилась на колени у постели больной.

– Как ты себя чувствуешь?

– О, мне лучше, лучше; я чувствую, что наступает конец.

– Не говори так, Элиза!

– Есть тут кто-нибудь, кто бы мог нас услышать? – спросила герцогиня.

– Нет, герцог пошел к принцам, горничная в соседней комнате, Катценштейн у герцогини-матери, а сестра милосердия спит над своим молитвенником.

Больная лежала тихо и следила за скользящим золотым зайчиком, который постепенно поднимался по изображению мадонны…

– Почему ты не доверяла мне? – спросила она грустным тоном. – Почему не сказала откровенно все-все?

– Дорогая, мне нечего было скрывать от тебя!

– Клодина, не лги! – торжественно сказала герцогиня. – Нельзя лгать перед умирающей.

Клодина гордо подняла голову.

– Я никогда не лгала тебе, Элиза!

Горькая улыбка скользнула по бледному, истощенному лицу больной.

– Ты мне лгала каждым взглядом, – ужасно ясным и холодным голосом сказала она, – потому что ты любишь моего мужа…

Крик перебил ее – и голова Клодины тяжело упала на красное шелковое одеяло. То, чего она боялась, было высказано женщиной, которую она так глубоко и преданно любила.

– Я тебя не упрекаю, Клодина, я хочу только, чтобы ты обещала мне после моей смерти…

– Милосердный боже! – воскликнула девушка, вскакивая. – Кто пробудил в тебе это ужасное подозрение?

– Подозрение? Ты бы лучше спросила меня: кто открыл мне глаза на ужасную действительность? И он… он любит тебя, любит! – шептала дальше герцогиня. – Боже, это так естественно!

– Нет, нет! – вне себя воскликнула Клодина, ломая руки.

– Ах, замолчи! – попросила усталым голосом герцогиня. – Продолжим наш разговор: я должна сказать еще многое.

У Клодины кружилась голова. Что она могла сделать, чтобы доказать свою невиновность?

Щеки больной сильно раскраснелись, она тяжело дышала.

– Элиза, поверь мне, – молила девушка. – Я…

Больная внезапно поднялась.

– Можешь ли ты поклясться мне, – убийственно спокойно сказала она, – что между тобой и герцогом ничего не было сказано о любви? Поклянись мне в этом памятью твоей матери, и если ты сможешь это сделать перед умирающей, я поверю тебе и буду думать, что мои собственные глаза обманули меня!

Клодина стояла, как каменная. Губы ее шевелились, но из них не вырвалось ни звука, и она, уничтоженная, склонила голову. Герцогиня опустилась на подушки.

– Ты все-таки не можешь решиться на это, – проговорила она.

– Элиза! – воскликнула наконец Клодина. – Поверь мне! Поверь! Боже, что мне сделать, чтобы ты поверила? Повторяю тебе – ты заблуждаешься!

– Тише, – сказала герцогиня с презрительной улыбкой.

Вошел его высочество.

– Как ты себя чувствуешь, Лизель? – нежно сказал он и хотел поправить на ее лбу влажные волосы.

– Не трогай меня! – проговорила герцогиня, и ее глаза расширились. – Все прошло, – прошептала она.

Клодина бессильно прислонилась к двери. Герцог подошел к ней и тихо спросил:

– Герцогиня бредит?

У Клодины грудь разрывалась от отчаяния; она зажала рот платком, чтобы удержать готовое вырваться рыдание, и, шатаясь, вышла в другую комнату. Герцог со страхом вышел за ней.

– Что случилось? – спросил он.

Глаза больной были устремлены на дверь, в которую исчезли оба.

Ужасная, непереносимая боль сковала ее мысли. Она лежала со сжатыми кулаками и горящими глазами. Клодина не хотела сознаться даже перед умирающей! Она так хорошо отнеслась к ним, хотела сама благословить их перед смертью, чтобы они принадлежали друг другу на всю жизнь. Это было бы мщением за ее разбитое счастье. А Клодина, Клодина! Каким же испорченным созданием была она, если решилась призывать небо в свидетели своей невиновности!

Гнетущий страх сдавил грудь несчастной.

Ее муж снова вошел, подошел к ногам постели и испытующе посмотрел на нее. Клодина, овладевшая собой, несла в руках стакан.

– Выпей, Элиза, – сказала она, наклоняясь и поддерживая рукой голову герцогини, – эти капли, которые всегда помогают тебе.

Герцогиня лежала почти без сознания, с крепко сжатыми губами. Ее большие темные глаза пристально посмотрели на бледное лицо молодой девушки, потом на мужа.

Стакан в руке Клодины задрожал.

– Выпей же, – сказала она изменившимся голосом. Раздался дикий крик, и стакан был выбит из рук Клодины.

– Яд! – пронзительно вскричала герцогиня и вскочила с безумным видом, вытянув с отчаянием руки. – Яд! На помощь! Неужели конец недостаточно скор для вас?!