– Что случилось? – спросила мама, спеша навстречу папе.

Закончив сбивать пламя, папа набросил свой обгоревший сюртук на одно плечо и провел рукой по волосам.

– Не совсем понимаю. Эта проклятая штуковина вдруг взяла и загорелась. Сама. Вимс! – повернулся он к своему первому помощнику. – Вы с ней что-нибудь делали?

– Ничего, сэр, – неловко поежился Вимс.

– Вы хотите сказать, что это было самовозгорание? Что-то не верится, – сказал папа.

– Боюсь, другого объяснения просто нет, – с несчастным видом заметил Вимс.

– Вспомните как можно точнее, что вы делали перед тем, как она загорелась, – потребовала мама.

Вимс потер руками лицо, словно умываясь.

– Значит, так. Я снял со статуи ткань, в которой ее доставили сверху…

– Где эта ткань? – перебил его папа.

Вимс указал на валявшуюся на полу темно-зеленую тряпку. Папа наклонился, поднял тряпку, потер между пальцами, понюхал и сказал:

– Продолжайте.

– …и установил на подставку.

– Как именно? – спросил папа.

– Вот так, примерно, – Вимс взял статую из папиных рук и осторожно постановил на подставку. В пронизанный утренними лучами солнца воздух взвились клубы пыли, а на черном блестящем боку статуи отразились яркие солнечные зайчики. Раздался негромкий треск, и базальтовая статуя снова вспыхнула.

Папа удивленно вскрикнул, скинул с плеча сюртук и снова принялся сбивать им пламя.

– Прекратите это! – кричал папа, а бедный Вимс только хлопал глазами, не понимая, что именно он должен прекратить. И явно не мог взять в толк, почему статуя вновь вспыхнула.

Зато мне все стало понятно. Что скрывать, я очень недолюбливала Вимса, но в данном случае он ни в чем не был виноват. Просто эта статуя Сехмет была проклята.

И наложенное на нее проклятье было очень коварным и редким. Такие проклятья я встречала всего лишь пару-тройку раз за всю жизнь. Итак, какой-то древний маг заколдовал статую богини Сехмет так, чтобы она загорелась, как только ее вынесут из усыпальницы на солнце. Ясное дело, что это проклятие было направлено против воров, нещадно грабивших с незапамятных времен гробницы фараонов.

Папа закончил гасить статую и устало вздохнул.

– Может, вся загвоздка в цоколе, – сказал он, наклоняясь к подставке статуи. Но я-то знала, что дело вовсе не в цоколе – и, как оказалось, не я одна. Я заметила, каким понимающим взглядом окинул Вимса Фагенбуш, потом наши с ним взгляды встретились, и мы все поняли друг о друге. Итак, Клайв Фагенбуш тоже знал, что статуя загорается не из-за плинтуса, а от наложенного на нее проклятия.

– Давай, папа, – сказала я, делая шаг вперед, опередив на какое-то мгновение тоже шагнувшего вперед Фагенбуша. – Я отнесу эту статую к тебе в мастерскую.

Фагенбуш испепелил меня взглядом – я снова обошла его на полном скаку.

– Спасибо, Теодосия. Думаю, что так будет правильнее всего, – сказал папа и продолжил, обращаясь к Вимсу: – А вас я попрошу пойти и еще раз проверить список приглашенных на пятницу гостей.

– Хорошо, сэр, – ответил Вимс, стараясь сделать вид, что загоревшаяся статуя нисколько не выбила его из колеи.

Я же осторожно взяла из рук папы статую, стараясь держать ее только за две точки – макушку головы и подставку под ногами.

Сехмет была олицетворением разрушительной силы Солнца, а древние жрицы этой богини с львиной головой славились своей жестокостью и мстительностью. Между прочим, они имели милую привычку смазывать статуи своей богини разными сильными ядами – на тот случай, очевидно, чтобы, если вор почему-то не сгорит, добить его ядом. Если мне повезет, часть пепла должна прилипнуть к поверхности статуи и выступит чем-то вроде копирки, которая позволит разобрать хотя бы отдельные иероглифы, которыми написано проклятье. Когда я взяла статую, она оказалась удивительно холодной на ощупь, что лишний раз подтверждало, что появлявшееся на ней пламя было магическим по своей природе.

Придя в мастерскую, я поставила статую Сехмет так, чтобы на нее совершенно не падал солнечный свет. К сожалению, даже с помощью сохранившегося тонкого слоя пепла мне никак не удавалось прочитать иероглифы, из которых состояло проклятие, а не прочитав их, проклятие не снимешь.

Я очень осторожно поднесла статую к бледным солнечным лучам, пробивавшимся сквозь толстое оконное стекло, и держала Сехмет так, чтобы ее поверхности касались не сами лучи, а танцующие в воздухе, освещенные солнцем пылинки.

Это сработало. Статуя не загорелась, но начала нагреваться, и на ее поверхности проступили бледные, едва заметные иероглифы. Поскольку я держала статую не под прямыми лучами солнца, иероглифы проклятия только пульсировали, но не расползались в разные стороны, поэтому их легче было читать, даже несмотря на то, что они очень бледные.

Решив, что нужно поторапливаться, пока статуя вновь не запылала, я всмотрелась в символы. Разрушение. Хаос. Сила Солнца. Мщение. Карающая богиня. Черт возьми, нам еще повезло, что эта милая статуя только загорается, от нее можно было ожидать и чего похуже.

Насколько я поняла, наложенное на эту статую проклятие призывало испепеляющий жар Солнца, который должен был обрушиться на голову любого, кто вынесет Сехмет на свет из вечной мглы святилища Тутмоса III.

Отчетливо рассмотрев все иероглифы, я перенесла статую на верстак и поставила так, чтобы она ничего не касалась. Надпись на статуе подтвердила мои догадки – это проклятие не давало возможности осквернителю могил своровать статую. Однако что-то здесь не сходится. Такая надпись предполагает, что все осквернители могил должны уметь читать иероглифы, но на деле это совершенно не так. Проклятье. Я взяла статую и снова понесла ее ближе к окну, чтобы лучше рассмотреть один не совсем понятный иероглиф.

За моей спиной открылась дверь мастерской.

– Очень кстати, – сказала я, не поворачиваясь. – Мне хотелось бы узнать твое мнение.

Только после этого я обернулась и увидела, что пришел не папа, как я предполагала, а Фагенбуш. И до чего же удивило меня выражение его лица! Фагенбуш смотрел на меня без своей обычной презрительной ухмылки, но с какой-то надеждой.

– Вы хотите знать мое мнение? – переспросил он, явно решив, что ослышался. Дальше наступил странный момент, когда мне почудилось, будто что-то подвешено в эту секунду на невидимых весах. Мне стало как-то неловко, и я сказала, поспешив вновь перенести все свое внимание на статую.

– Мне нужно мнение второго человека. И поспешите, пока эта штуковина снова не вспыхнула.

Наступила долгая пауза, потом я услышала за своей спиной шаги, а затем и запах навоза – справедливости ради следует заметить, что вонь стала слабее. Очевидно, проклятие постепенно теряет силу.

– Что вы успели прочитать? – спросил Фагенбуш.