Если коротко, «Gazette» представляла короля и только его одного. Ренодо посвящал выпуски газеты чудному состоянию здоровья Людовика, а также его способности одним прикосновением излечивать больных, благодаря чему окна королевского замка притягивали к себе белых голубей. Газета особенно благоволила королевскому балету, в один незабываемый вечер король трижды выходил на сцену, каждый раз в разном костюме, «вызывая восторг, сопутствующий всем занятиям, в которых принимало участие Его Величество».

Франция, похоже, выучила суровый урок, преподанный Лютером: без должного контроля могущество самой продвинутой технологии эпохи окажется разрушительным, и король успешно держал прессу в узде. В Англии при абсолютной монархии Стюартов все начиналось очень похоже. Испытавшие на себе бурные годы гражданской войны, Стюарты в лице короля Карла II вернулись к власти, не собирались баловать прессу и протолкнули через парламент закон, согласно которому запрещалось распространение нелицензированных «пиратских» произведений. Сэр Роджер Л’Эстранж, назначенный цензором, выразился без обиняков:

Ни один человек не отрицает необходимости запрещения безнравственных и незаконных изданий и управления прессой; но как это следует осуществлять и какими средствами можно этого достигнуть, вот в чем вопрос.

Л’Эстранж не стал тратить время на осмысление риторического вопроса: несколько десятилетий подряд жесткая цензура и заключение под стражу типографов, нарушивших закон, служили английской монархии почти так же хорошо, как и меры, принятые французскими королями.

Почему французские и английские монархи могли контролировать свои типографии, а папа и император Священной Римской империи с этим не справлялись? Дело в том, что за пределами Франции и Испании Европейский континент представлял собой лоскутное одеяло, «сшитое» из сотен мелких государств, разделенных невнятными границами. Даже если какой-либо герцог держал своих типографов в узде, он не мог помешать потоку книг и брошюр, вливавшемуся из соседних принципатов и городов. Англия же и Франция были крупными странами, транспортное сообщение стоило дорого, поэтому цензура в них была на высоте.

Во всяком случае, поначалу. Вместе со смещением с трона Якова II политический климат Англии быстро изменился. На место Якова пришел Вильгельм Оранский, голландец по происхождению. В этом перевороте, вошедшем в историю как Славная революция 1688 года, конституционное правительство подрезало крылья монархии, и в 1693 году парламент прекратил действие закона о цензуре. Вступив на тропу расширения гражданских свобод, Англия позволила индивидуальным предпринимателям открывать типографии. Расцвела свобода прессы, на свет появились по-настоящему независимые периодические издания, а среди издателей встречались такие люди, как Даниель Дефо (он стал издавать «Еженедельное обозрение дел Франции»), Ричард Стил («Болтун») и Джозеф Аддисон (издававший вместе со Стилом «Наблюдателя»). Тем не менее, даже в постреволюционной Англии свобода прессы реализовывалась постепенно, поскольку правящая аристократия не позволяла критиковать министров и монархию. Когда в 1703 году Дефо неосторожно опубликовал трактат, осуждавший английскую церковь, его поставили на три дня к позорному столбу, а потом посадили в тюрьму. За продажу в 1791 году одного экземпляра трактата Томаса Пейна «Права человека» англичанин мог угодить в тюрьму минимум на четыре года, кроме того, обязан был заплатить штраф и возместить ущерб.

С целью увеличения сборов и удушения свободы печати корона ввела гербовый налог на бумагу. Типичные газеты того времени стоили примерно шиллинг, а сверх того оплачивался гербовый налог, составлявший треть от стоимости издания. Прогрессивные люди окрестили его «налогом на знание», однако поделать с этим ничего не могли. По другую сторону Атлантики читатели не потерпели «колониального гнета» и спустя пять месяцев после введения этого закона, в 1765 году, добились его отмены под лозунгом «Никакого налогообложения без представительства».

Хотя сегодня мы называем Англию колыбелью либеральной демократии, в начале девятнадцатого века судьи и присяжные заседатели осуждали авторов, типографов и книготорговцев за «пасквили», даже за простое хранение или продажу подозрительного трактата. Отголосок этой практики выплыл в независимых Соединенных Штатах, когда Джон Адамс во время конфликта с Францией подписал закон о подрывной деятельности 1798 года. На основании этого закона были осуждены несколько ведущих американских редакторов. Этот закон значительно приблизил поражение Адамса на выборах 1800 года. Едва Адамс ушел в отставку, ненавистный закон отменили. Если не принимать в расчет этот неприятный инцидент, можно сказать, что свободы прессы у американцев было больше, чем у английских «кузенов».

В начале девятнадцатого века английская пресса выражала глубокое уважение монарху и министрам как главной составляющей общественного порядка. Современная концепция «свободы прессы» показалась бы, скорее, «разрешением на предательство», а не основой «прав англичанина», звонкой фразы, записанной в билле о правах 1689 года и воскрешенной почти через сто лет американскими революционерами.

Англия действовала не только кнутом – цензурой, налогами и преследованием бунтарской вольницы, – но и пряником в виде субсидий (точнее, взяток) издателям, прислуживающим правящей партии. Эти стимулы оказались очень действенными; газета восемнадцатого века была не «многоцелевым» источником новостей, который знают нынешние читатели, а, скорее, дешевым мешком с отгрузочной информацией и рекламой, и мнение газеты не составляло труда купить.

Даже так парламент не мог открыто подкупать журналистов и оставлял эту грязную работу казначейству: в бюджете имелась секретная статья, деньги с которой выделялись на борьбу с подрывной деятельностью, как дома, так и за рубежом. В 1782 году парламент выделил в бюджет 10 000 фунтов, в том числе крупную сумму на поддержку сотрудничающих газетных издательств. В спокойные времена, возможно, половина этой суммы шла на субсидии прессе и могла принимать разные формы – не прямые гранты, а почтовые концессии, выплаты писателям и рекламщикам. В 1790-е годы английскому правящему классу всюду мерещился призрак французской революции, а потому и расходы на прессу возросли. В самом начале девятнадцатого века английская пресса оставалась орудием правительства.

Любопытно, что появлению первых американских газет способствовала бостонская почта, почтмейстер которой в числе обязанностей по распространению новостей особенно выделял флот. (В новом бизнесе у него имелось преимущество: возможность тайно просматривать почту). Некий почтмейстер Джон Кемпбелл начал с того, что предложил своему брату записывать новости от руки, но в 1704 году братья обратились к печатному станку. Свою газету они назвали «Бостон ньюс леттерс» («Бостонские новостные письма»).

Братья ни разу не продали больше 250 номеров, а в 1719 году сменивший Кемпбелла на посту почтмейстера Уильям Брукер создал собственную газету «Бостон газетт»; печатником у него служил Джеймс Франклин, Джеймс научил печатному делу своего младшего брата, Бенджамина. С «Газетт» у братьев дела не сложились, тогда они стали издавать «Нью-Ингленд курант» и печатать в ней собственные статьи. Свою первую статью младший Франклин написал в шестнадцать лет.