В тот день на площади Святого Петра должен был выступать Ричард Карлайл, печатник, у которого, как у Коббета и Хоуна, имелась типография на Флит-стрит. Вырос он, как Коббет, в стесненных обстоятельствах, был подмастерьем у жестянщика, профессию свою презирал, однако она пригодилась ему в книгопечатании. Суровое прошлое, как и у Коббета, придало его деятельности горький оттенок. Экономический спад, последовавший за Наполеоновскими войнами, сделал из Карлайла радикала. Страдания английских бедняков вызваны были не только «естественной» экономической депрессией, но и сознательной репрессивной политикой, например, законом о торговле зерном, драматически увеличившим цену хлеба и вызвавшим голод. Английская правящая аристократия, особенно партия консерваторов, оставалась глухой к протестам.

Карлайлу, даже по сравнению с самоучкой Коббетом, недоставало образования, и потому сам он писал относительно мало. Главным образом он продавал работы других в «Шервинс политикал газетт», газете, рожденной в партнерстве с печатником Уильямом Шервином. Созданный за несколько месяцев до Питерлоо журнал «Шервинс реджистер» пиратским образом перепечатывал статьи Пейна и Хоуна, что вряд ли могло понравиться радикалам: однажды Хоун даже пригрозил судебным преследованием, обвинив журнал в литературном воровстве. Тем не менее, недостаток творческого начала Карлайл восполнял усердием, скупал радикальные памфлеты и с крошечной выгодой распространял их по городу. По словам Карлайла, ради восемнадцати пенсов в день он преодолевал по тридцать миль.

В тот день Карлайлу так и не удалось выступить на площади Святого Петра. Он сбежал, спрятался вместе с товарищами-коммивояжерами, а позже вернулся в Лондон, где опубликовал первое свидетельство о произошедшем событии под заголовком «Ужасное манчестерское побоище».

Через три месяца после Питерлоо Карлайла вызвали в суд и обвинили в богохульстве, вследствие чего ему грозило тюремное заключение. Среди работ, перепечатанных Карлайлом, был трактат Томаса Пейна «Век разума» – пересказ доктрины деизма, признающей существование Бога-творца, но отрицающей его вмешательство в дела человека (следовательно, поклонение Богу не нуждается в религии).

В преследовании Карлайла у правительства имелось много политических союзников, и самым ревностным из них стал аболиционист Уильям Уилберфорс, который наглядно обозначил разницу между свободой рабов и свободой прессы. Из ненависти к манифесту Карлайла возникло Общество по искоренению пороков, организованное Уилберфорсом.

Еще более примечательно, что к началу девятнадцатого века образованная элита рассматривала деизм как устарелое понятие, а преступление Карлайла заключалось в том, что он донес концепцию деизма до низшего класса. Через несколько дней после комического диалога с судьей и прокурором и столь же комичных речей на заседании суда Карлайла осудили, заключили в тюрьму и оштрафовали. Когда он отказался платить, полиция явилась в его типографию, конфисковала оборудование и материалы.

Во время первой отсидки Карлайл перешел от деизма к ярому атеизму. Все это время он продолжал отсылать статьи в «Рипабликен» (переименованный «Реджистер»), газету, находившуюся теперь под контролем его высокообразованной жены Джейн. Тюрьма пошла на пользу их взаимоотношениям и совместному бизнесу, поскольку супруги до тех пор не ладили и еще до Питерлоо хотели расстаться. Теперь же заключение мужа позволило сотрудничать, не общаясь напрямую друг с другом.

Суд осудил и Джейн и посадил ее на два года в тюрьму, после чего публикацию газеты взяла на себя сестра Ричарда, а когда и с ней расправились, за дело взялись сами сотрудники «Рипабликен». За издание и распространение газеты осудили восемь служащих и 150 торговцев газетами.

Дело Карлайла демонстрирует и реальную цель гербового налога. Пока Карлайл сидел в тюрьме, парламент принял два закона о прессе; согласно одному из них, поручителю надлежало обеспечить явку ответной стороны в суд, а согласно второму, взимался сбор со всех атеистических, деистических или республиканских публикаций за исключением тех, которые защищали христианство и конституцию. Разумеется, «Рипабликен» не подумал подчиняться новым законам.

Победа над Карлайлом, его женой, сестрой, служащими и торговцами газет оказалась пирровой: с каждым приговором «Рипабликен» становился все известнее. Правительство так и не поняло, что лучше оставить Карлайла в покое. Оппозиция правительству в начале 1824 года усилилась, особенно стало заметно отвращение к организованному Уилберфорсом Обществу по искоренению пороков. В мае того же года Карлайл обратился из тюрьмы ко всем вольнодумцам с просьбой продавать книги из его магазина в качестве акта гражданского неповиновения.

Это сработало. Арест и суд над десятками волонтеров привели к неприятным последствиям для властей. Лорд-главный судья Чарльз Эббот в конце концов признал поражение: открытые суды сделали Карлайла сильнее, и Эббот распорядился прекратить преследование (хотя премьер-министр Пиль настаивал на том, чтобы служащие и волонтеры отсидели свои сроки). Как сказал сэр Джозеф Арнольд, биограф генерального прокурора Томаса Денмана:

Убеждение Денмана, основанное на опыте, состояло в том, что политический клеветник ничего так не жаждет, как публичного суда во дворце правосудия. Победа там его вдохновляет, а поражение создает образ мученика.

В 1825 году правительство освободило Карлайла. По словам его биографа, Гая Олдреда, «выход из тюрьмы означал для него лишь смену места жительства». Через пять лет, в приступе институциональной амнезии, правительство снова посадило Карлайла на семь месяцев, выдвинув против него обвинение в подстрекательстве к стачке. За свою жизнь Карлайл провел за решеткой почти десять лет, а в 1843 году скончался в нищете.

Сменявшиеся правительства продолжали притеснять Коббета. Вскоре после Питерлоо, в 1819 году, он снова вернулся в Англию. В 1830-м его обвинили в подстрекательстве голодающих батраков, поджегших амбар землевладельца. В зрелищном шоу, сочетавшем в себе юридическую защиту и политический театр, Коббет и его адвокат дискредитировали главного свидетеля со стороны правительства (поджигатель Томас Гудман был приговорен к повешению, но затем оправдан) и разоблачили лицемерную обвинительную политику. В реформе 1832 года парламент отменил систему «гнилых местечек», расширил права граждан, и Коббет легко завоевал себе место в палате общин, хотя до реформы несколько раз проигрывал выборы. В последующие десятилетия Англия постепенно отменяла «налог на знания», в 1836 году сумму гербового сбора снизили до одного пенни, а окончательно его отменили в 1855 году. В 1861 году исчез и налог на бумагу.

Наступление свободы британской прессы историки обычно связывают с парламентской реформой 1832 года. И все же гарантировал эту свободу не закон: скорее, все вместе – законодатели, министры, прокуроры и судьи – осознали, что гонения на доступную народу прессу и обвинения в богохульстве, клевете и подстрекательстве к мятежу в богатеющем и все более грамотном обществе – пустая затея.

Критически рассматривая те времена, можно сказать, что свободы добились преданные реформе мужчины и женщины, и в немалой степени те, кто управлял техникой, недалеко, впрочем, продвинувшейся за четыре века со времен Гутенберга. В последние десятилетия восемнадцатого века в Европе и в Северной Америке доступ простых людей к тому, что являлось для мира самой продвинутой коммуникационной технологией, стал важным инструментом демократического развития.