Но как ни старалась найти ответ на этот вопрос она не могла.

Риана вспоминала. Разговор, который случился между ними несколько недель назад — теперь уже казалось, что это было безумно давно.

В тот вечер Цебитар играл в карты со своим приятелем Сантом и Риана почти не удивилась, когда ставкой предложили сделать её. Только сердце пронзила тупая боль. Но она знала, что для даэвов она всего лишь вещь. Думать об этом было больно, но спорить бесполезно. Она знала, что привязываться к ним нельзя и что лучшее, чего можно ожидать от патриция — это недолгая милость. Что радоваться нужно уже тому, что прошедшие недели она провела не в подземелье, что был свободна, пила, ела, и видела солнечный свет. «Как же мало нужно тебе теперь», — думала она тогда. «Ты жалкая, катар-талах. Ты и правда превратилась в рабыню».

Она молча смотрела, как движется игра за столом, пока Дариус не произнёс эти слова. «Ты можешь поставить на кон её».

Риана стиснула зубы, чтобы только заставить себя оставаться неподвижной. Песнь взвыла, метнулась пламенем к потолку. Она представила как одним прыжком преодолевает стол и единственным быстрым движением сворачивает шею Санту. Её раздражал этот человек. С самой первой минуты. Риана ненавидела его. Но такой мгновенно и ослепительной потребности убить не испытывала никогда.

Краем глаза она заметила, как Маркус поворачивает голову в её сторону, и только это заставило её перевести взгляд. Риана тяжело дышала. Ничего не могла прочитать в зелёных, загадочных как два водоворота, глазах. Лицо Цебитара оставалось спокойным и это спокойствие дюйм за дюймом передавалось ей самой.

— Не думаю, — ответил тот. И Риана не верила собственным ушам.

Ей стало стыдно. Тут же охватила злость на саму себя — за то, что раскаялась в собственных мыслях так легко.

«Он мог», — с яростью думала она. — «Мог тебя отдать. Не смей радоваться тому, что сегодня он не захотел. Он может сделать это завтра, послезавтра, в любой момент, когда ты ему надоешь».

Они вышли из зала и холодный воздух прошёлся по её лицу. Маркус стоял, покручивая в пальцах кнут. Задумчиво смотрел в темноту.

— Спасибо, — само собой сорвалось с губ, и злость на себя мгновенно стала ещё сильней.

Риана до последнего звука помнила тот разговор. Помнила, что сказал ей Цебитар, и помнила, что ответила ему.

И сейчас раз за разом прокручивая его в мозгу она снова и снова задавала себе вопрос: Почему?

«Почему он сказал тебе, что ты больше чем рабыня? Почему?»

«И зачем ты, проклятая дура, ответила ему, что всегда будет только так?»

Риана не жалела. Она знала, что должна дать понять, что не позволит использовать себя. Она была рада тому, что отстояла своё право делать что-то ещё, не только развлекать по ночам.

И в то же время ни капли не была рада, что Цебитар не настоял.

Ни капли не была рада тому, что сделала это именно так.

Иногда она смотрела на других людей, окружавших Цебитара, на Санта, на Ариану, и спрашивала себя: «Почему ты не можешь быть такой, как они? Почему ты не можешь злиться, смеяться… любить?»

Но она слишком хорошо знала ответ. Потому что она рождена не в этом мире. Потому что её не учили так. Потому что она была другой, и в этом мире ей места нет.

И всё же после той ночи она раз за разом ловила себя на мыслях о том, что было бы, если бы она не отказала. На том, как Маркус мог бы целовать её шею, распинать в своих руках. Ласково подчинять. Смотреть на неё, зачаровывая зелёным огнём своих глаз.

От этих мыслей горечь становилась почти нестерпимой, потому что Риана понимала — между ними никогда не может быть так. С кем угодно, но только не с ней. И наяву всё будет иначе. Будет жестокость и боль. Будут унижения и смех.

Она ещё сильнее ненавидела себя, но вместо того чтобы забыть о глупых мечтах, опять вспоминала одно мгновение за другим. Пыталась представить, что Маркус заговорит с ней ещё раз. «И что? Что он может тебе предложить? Какая же ты жалкая, если мечтаешь стать его постельной рабыней. И разве это нужно ему от тебя сейчас? Думай головой».

И всё же о чём-то другом думалось с трудом.

Риана замедлила ход и привалилась к стене. В коридоре, куда она свернула, царил полумрак.

Изо всех сил она прислушалась к тишине, силясь шестым чувством ощутить, что происходит за стенами. В какой стороне находится Цебитар. В Риме она почти всегда могла ощутить его, даже если тот находился на другом конце особняка. И Риану успокаивала мысль, что Маркус здесь, недалеко. Там она почти перестала бояться остаться одна, потому что знала — Цебитар всё равно рядом, за стеной.

Теперь от обступившего со всех сторон одиночества, от густой вязкой тишины у неё закружилась голова.

«Почему ты до сих пор не отказался от меня?» — спрашивала она. «Я трусиха. Я предательница и слабачка. Теперь ты знаешь обо мне всё. И всё же… Почему ты всё ещё позволяешь мне оставаться рядом с собой?»

Риана знала, что если бы Маркус был рядом, то она никогда не решилась бы задать этот вопрос.

Риана заставила себя отклеиться от стены и медленно, напрочь перестав понимать куда и зачем идёт, двинулась по коридору вперёд.

Риана помнила, как они с Маркусом вдвоём стояли под дождём у чужого патрицианского особняка. Это была простая ночь — одна из многих ночей.

И в то же время для Рианы это была первая и единственная ночь. Ночь, в которой она была не одна. Ночь, в которой она чувствовала запах нагретых солнцем деревьев и цветов. Ночь, когда ей хотелось улыбаться и не думать ни о чём.

Риана никогда за все прошедшие годы и представить не могла, что когда-нибудь вот так, рядом с ней, будет стоять даэв, её господин. Что в присутствии римлянина не будет таиться угроза, что не придётся щетиниться и думать о том, что через мгновение она окажется повержена и прижата к Земле.

Риане хотелось смеяться. Она смотрела на Маркуса, изо всех сил кутавшегося в плащ, промокшего до нитки… и такого человечного в этот миг. Живого.

Маркус угрюмо смотрел на неё. На мгновение Риане почудилось в его взгляде беспокойство. Маркус поднял руку, как будто хотел дотронуться до её шеки.

— Ты сделана из бамбука?

Риане не было смешно от этих слов. Её коснулась грусть, но сердце наполнила такая лёгкость, что она не знала, как подобрать ответ. Как объяснить, что она давно забыла, что значит, чувствовать дождь на щеках. Но уже не надеялась снова ощутить кожей порывов ветра. И что она понимает, что чувствует — всё это дал ей он. Даэв, стоящий перед ней.

У Рианы не было слов. Она никогда не была в них сильна. Её учили убивать, а не говорить. И ночь эта мало подходила для признаний и болтовни. Но если Риану не учили говорить, то она всё-таки была валькирией, и её обучали стихам, которые сложили задолго до неё талах-ир. И сейчас летящие строчки кружились в голове. Они почти добрались до языка, когда сухой хлопок захлопнутых ставен разрушил мгновение пополам. Оба резко обернулись на звук.