Неудовлетворенные ответом, представители обратились непосредственно к матросам, собравшимся в Манеже на лекцию. Они просили оказать помощь будто бы уже выступившим питерским рабочим. Это сообщение быстро разнеслось по Кронштадту. Собравшийся митинг продолжался несколько часов. Всюду слышались возгласы: «К оружию!», «В Петроград!», «На помощь питерским рабочим!». Несмотря на все попытки членов исполкома Кронштадтского Совета удержать массы от выступления, митинг единодушно принял решение поддержать братьев-пулеметчиков. Решающую роль сыграли доводы делегата 1-го пулеметного полка о том, что «кронштадтцы постоянно шли в авангарде революции и постоянно были первыми...», а также матроса Машинной школы большевика Ф. Громова о том, что «иначе нас могут принять за изменников». То, что Ф. Громов числился большевиком, а выступал за анархистов, было обычным делом, так как некоторые матросы записывались сразу в несколько партий. На основании поступивших от ЦК партии указаний исполком Совета решил принять участие в мирной демонстрации в столице.

С большим трудом Ф. Раскольникову, бывшему тогда зампредседателя Совета, и другим исполкомовцам удалось уговорить собравшихся подождать хотя бы до утра и вначале не ломиться в столицу толпой, а отправить делегацию для выяснения обстановки. При этом следует учитывать, что в своих воспоминаниях Ф.Ф. Раскольников стремился преуменьшить свою роль в провоцировании выступления кронштадтцев и преувеличить свою сдерживающую роль.

В книге воспоминаний «Кронштадт и Питер в 1917 году» Ф.Ф. Раскольников писал: «Когда Семен (С.Г. Рошаль. — В.Ш.) со свойственной ему резкостью и прямотой высказался против демонстрации по причинам ее несвоевременности и стал горячо призывать к воздержанию от участия в ней, то тысячи голосов закричали “долой” и подняли такой шум и свист, что моему бедному другу пришлось сойти с трибуны, даже не закончив своей речи... Брушвит (левый эсер) поднялся на трибуну, чтобы развить ту самую точку зрения, которой придерживались и мы. Он тоже был против демонстрации. Но едва аудитория поняла его намерения, как она тотчас устроила ему такую же неприязненную демонстрацию, как тов. Рошалю, и буквально не дала говорить. После него выступали какие-то неведомые товарищи, никогда прежде не бравшие слова. Они произносили зажигательные речи и предлагали немедленно отправиться в казармы, захватить оружие и затем идти на пристань, овладеть всеми наличными пароходами и двинуться в Питер. “Время не терпит”, — настаивали они. Атмосфера Якорной площади накалялась все больше и больше...»

Ф.Ф. Раскольников, как он пишет, позвонил Г.Е. Зиновьеву в Таврический дворец, заявив, что «вопрос стоит не так: выступать, или не выступать, а в другой плоскости: будет ли проведено выступление под нашим руководством или оно разыграется без участия нашей партии — стихийно и неорганизованно». Г.Е. Зиновьев попросил подождать несколько минут. Во дворце Кшесинской лихорадочно совещались что делать. Но выбор был невелик. Затем Зиновьев сообщил, что «ЦК решил принять участие в завтрашнем выступлении и превратить его в мирную организованную демонстрацию». После этого и неформальный лидер левых эсеров в Кронштадте матрос Б. Донской, позвонив своим партийным лидерам в Таврический дворец. Подумав, ЦК партии левых эсеров также принял решение об участии в демонстрации.

Свидетельство Ф.Ф. Раскольникова о том, что ЦК большевиков принял решение об участии в выступлении под влиянием решения кронштадтцев, лишний раз говорит о матросах как о самостоятельной политической силе. Хотя, очевидно, к этому моменту и сам большевистский ЦК уже в значительной степени «созрел» для такого решения из-за давления рабочих депутаций и сепаратных действий в этом направлении своей Военной организации во дворце Кшесинской.

В Кронштадте была создана организационная комиссия по руководству демонстрацией. Чтобы не остаться вне процесса, Раскольникову и Рошалю пришлось войти в ее состав. Остальные семь членов комиссии были эсерами и анархистами.

Одновременно в Питере Зиновьев требовал от Петроградского Совета взять всю полноту власти в свои руки, стремясь столкнуть, таким образом, Совет с правительством. Члены Совета были тоже не лыком шиты и в ответ потребовали от большевиков, чтобы те помогли остановить «бузу» пулеметного полка. Окончательно разругавшись, стороны так ни к чему и не пришли. Тогда большевики, уединившись, наскоро избрали некое «Бюро рабочей секции», от имени которого объявили, что Временное правительство должно быть свергнуто. Решено было перехватить инициативу у конкурентов-анархистов, для чего на следующий день самим поднять вооруженный мятеж, двинуть на Таврический дворец и разогнать упрямцев из Петроградского Совета, доизбрать новых членов, после чего уже от их имени объявить о передаче верховной власти Советам и назначении нового правительства.

Однако сохранить в тайне свои планы большевикам не удалось, и командующий войсками округа генерал П.А. Половцов вызвал к штабу округа и Зимнему дворцу казаков и верные правительству пехотные части.

Между тем большевики собрали совещание ЦК. Известие о введении в столицу верных правительству войск сразу поубавило их пыл. В результате чего большинством голосов было решено отказаться от вооруженной демонстрации. Впоследствии на это ссылались советские историки, как на доказательство непричастности партии ко всем последующим событиям. Однако решение решением, а машина мятежа была уже запущена.

Первыми, как и следовало ожидать, поднялись «пулеметчики». Вечером они были уже у дворца Кшесинской. Около 11 часов вечера, когда «пулеметчики» проходили мимо Гостиного двора, впереди раздался взрыв гранаты и началась стрельба. Солдаты открыли ответный огонь. Появились убитые и раненые. К полуночи возглавляемые анархистами толпы заполнили улицы вокруг Таврического дворца. Петроградский Совет бьш взят в осаду. Теперь, если бы большевики решились на столь явный захват Совета, то Совет совместно с правительством вполне легитимно могли арестовать большевиков, как врагов революционного государства. С другой стороны, если бы народ вышел на улицы и был бы подкреплен солдатами и матросами, появился бы шанс на самостоятельный захват власти.

Большевики все время лихорадочно совещались, решая, как выйти с наименьшими потерями из создавшейся ситуации. После полуночи у Таврического дворца было уже более 30 тысяч человек. А позвонивший из Кронштадта Раскольников сообщил, что вооруженные матросы во главе с анархистами уже грузятся на плавсредства и к утру тоже будут в столице. Только после этого ЦК решился на участие в «вооруженной демонстрации». По существу, это было решением о вооруженном захвате власти. Одновременно был отправлен посланец за В.И. Лениным в Финляндию, где тот прятался от властей.

Из набора газеты «Правды» было срочно изъято обращение ЦК с призывом к сдерживанию масс, и на следующее утро газета вышла с белой «дырой» в тексте. Сам В.И. Ленин позднее объяснял, что решение принять участие в вооруженной демонстрации было сделано исключительно «для того, чтобы придать ему мирный и организованный характер». Но поверить в это сложно.

Утром 4 июля около десяти тысяч вооруженных кронштадтцев, пройдя на вспомогательных