С выбытием из армий всего «здорового» элемента оставшаяся солдатская масса окончательно потеряла военный облик и превратилась в совершенно неуправляемую вооруженную толпу, готовую бежать от малейшего нажима неприятеля.

Из хроники событий: «Армия настолько утратила боеспособность, что атака 3-х немецких рот опрокинула и обратила в бегство две русские стрелковые дивизии: 126-ю и 2-ю финляндскую. Противника пытались сдерживать более дисциплинированные кавалерийские части, офицеры-пехотинцы и одиночные рядовые. Вся остальная пехота бежала, заполнив своими толпами все дороги и, как описал это генерал Головин, “производя ...величайшие зверства”: расстреливая попадавшихся к ним на пути офицеров, грабя и убивая местных жителей, без различия сословия и достатка, под внушенный им большевиками лозунг “режь буржуя!”, насилуя женщин и детей. О том, какого масштаба достигло в армии дезертирство, можно судить по такому факту: один ударный батальон, присланный в тыл 11-й армии в качестве заградотряда, в район местечка Волочиск, задержал 12 000 дезертиров за одну ночь».

Как это ни покажется странным, но на Северном фронте лучше всех дрались как раз моряки-балтийцы. В отличие от гельсингфорцев и кронштадцев, матросы Ревеля имели на ход войны свое отличное мнение. Большинство из них, в отличие от представителей тыловых баз, уже участвовали в боях и знали, почем фунт лиха. Вот из таких матросов и был в начале 1917 года сформирован в Ревеле морской батальон, который в дань моде того времени назвали «Ревельским батальоном смерти». В этом наступлении прославился незадолго до того сформированный из моряков-добровольцев Ревельской морской базы Ревельский ударный батальон смерти.

Батальон был сформирован из числа отличившихся в боевой обстановке унтер-офицеров и нижних чинов Ревельской морской базы, ремонтируемых кораблей и учебных частей флота, пополненных 78 амнистированными уголовниками из Орла, а также нижними чинами и офицерами армейских полков, создан Ревельский морской батальон смерти в количестве 620 человек.

10 июля 1917 года батальон атаковал позиции противника под Ригой, прорвал три линии немецких траншей, продержался почти три часа, но вынужден был отступить, не получив поддержки. При отступлении был обстрелян своими. По выходе из боя лишь 113 человек из батальона остались невредимыми, еще 70 получили ранения. Из 26 офицеров погибло 15, в том числе командир батальона, штабс-капитан Можайского полка Егоров, получивший 13 ран, командиры рот мичман Орлов и штабс-капитан Андреев. Четыре человека застрелились, не желая отступать. Плохо обученные сухопутным приемам боя, моряки-ударники понесли гигантские потери, но с честью выполнили поставленную боевую задачу. При этом большинство потерь моряки несли только из-за того, что соседние части их совершенно не поддерживали. После этого боя Ревельский морской батальон смерти был отведен для отдыха и пополнения в Ревель. Георгиевские кресты получили все уцелевшие в бою матросы батальона. Вскоре в Ревеле произошло кровавое столкновение между солдатами Ревельского морского батальона смерти и латышскими стрелками. Поводом к столкновению послужил сорванный латышами предвыборный плакат, что вызвало протест матросов ударного батальона. Возникшая на этой почве ссора скоро перешла в драку. Командир роты латышского полка вызвал взвод для поддержания порядка, среди возбужденных ударников раздались крики, что их хотят расстреливать, послышались угрозы в адрес латышских стрелков. Из Вяземских казарм стали выбегать вооруженные ударники. Началась стрельба из окон, оттуда же бросались ручные гранаты. В результате два ударника было убито, а еще 16 — ранено. Потери латышей неизвестны. Конфликт с трудом был прекращен вмешательством солдатского комитета 12-й армии.

Наряду с героизмом происходили и вопиющие по своему разгильдяйству случаи. Так, 30 июля на батарее острова Оланд на Балтийском флоте, куда прибыли управляющий Морским министерством и командующий Балтийским флотом, батарея была завалена мусором и камнями, мешающими стрельбе орудий, приказ сыграть боевую тревогу выполнен не был, так как «с ними предварительно никто не переговорил». Через час на мине, поставленной немцами в районе, который должна охранять батарея, подорвался эскадренный миноносец «Лейтенант Бураков» и затонул. Погибло 22 матроса и офицер.

***

Тем временем в Петрограде набирали обороты серьезные события. Военно-морской историк М.А. Елизаров пишет: «Как известно, толчком к нарастанию вооруженного восстания в 1917 г. в Петрограде явились события 3—4 июля. Эти события, подобно Октябрьской революции, вызывают самые разные оценки. В советской печати их считали стихийной демонстрацией, начатой по инициативе 1 -го пулеметного полка, которую большевики решили возглавить, придав ей возможно более мирный организованный характер. Временное правительство расстреляло мирную демонстрацию. Но в 20-е гг. были и другие оценки. В основном она называлась «пробой сил». Л.Д. Троцкий считал демонстрацию «глубокой разведкой» большевиков. Были авторы (в частности П.Е. Дыбенко), которые прямо называли ее восстанием большевиков. Подобные оценки имеют место и в современных российских публикациях, только с обратной целью — обвинить большевиков в экстремизме. Гораздо более близкой к истине представляется оценка демонстрации В.И. Лениным (которая замалчивалась в доперестроечной литературе), как «...на-чатка гражданской войны, удержанной большевиками в пределах начатка...»

Участие матросов в демонстрации (в том числе кронштадтцев как главной их части) освещалось в историографии достаточно полно, но — в основном в описательном плане с концентрацией внимания на второстепенных деталях без должного анализа принципиальных моментов этого участия, таких как контакты кронштадтцев с В.И. Лениным, Л.Д. Троцким, И.В. Сталиным и др. При этом априорно признавалось подчиненное положение матросов по отношению к руководящим большевистским органам. Это, с одной стороны, умаляло сдерживающую роль большевиков в июльских событиях. С другой — умаляло значение кронштадтцев как выразителей настроений народных низов в 1917 г., не позволяло адекватно оценивать их роль в июльской демонстрации. Матросы же в июльских событиях, по мнению П.Н. Милюкова, были «зачинщиками движения», по мнению В.И. Ленина — наряду с казаками «две главные и особенно ясные группы», по мнению Н.Н. Суханова — «главной — не только технической, но, можно сказать, политической силой».

Итак, в конце июня 1917 года, когда до Петрограда дошли известия о провале наступления, там начались волнения. Что касается военного министра Временного правительства Керенского, то он как раз перед начавшимися событиями выехал на фронт.

Первым взбунтовались солдаты 1-го пулеметного полка, не желавшие своей отправки на фронт, а желавшие оставаться в тыловом Питере. На самом деле «полк» насчитывал более одиннадцати тысяч солдат, и являлся учебным депо по формированию маршевых рот и пулеметных команд для фронта. Однако начиная с февраля никто из солдат идти на фронт не желал, поэтому численность полка постепенно достигла 12 тысяч человек, проводящих время в безделье, пьянках и слушании бесконечных агитаторов. К большевикам «пулеметчики» относились нейтрально, так как вообще особо в революцию не лезли, желая лишь отсидеться в теплых казармах до окончания войны. В реальности пулеметный