– Ну ты даешь! – восхитилась Наташка. – Прямо слаломистка какая-то. Честно говорю – с этой горы не рискнула бы скатиться. Даже не пошатнулась на елке! Погоди, погоди… А что это ты сделала со штанами? – Я молчала: глупый вопрос, продрала, естественно. До подруги ответ наконец дошел самостоятельно. – Во, блин! Это ж елка… палка! Погоди, погоди… – Можно подумать, я торопилась. – У меня есть большая булавка.

Наталья расстегнула куртку и порылась в свитере, но неудачно. Куртку пришлось расстегнуть до конца, свитер задрать и рыться в теплой футболке, вытянув ее из спортивных штанов. Булавка гигантских размеров была извлечена. В это время и подъехал мой муж, давший круг по лыжне.

Изумление его было неподдельным – полуодетая, вернее полураздетая, Наташка и я в экзотически драных штанах. Наташка со словами «Кончай обзорную экскурсию!» быстро поправила одежду и застегнулась по всей форме. Дав мне указание расширить ноги на ширину плеч, приколола булавкой самый большой клок на место и осталась довольна.

– Что случилось? – созрел для вопроса Димка.

– Ничего, – огрызнулась подруга. – Довел жену: с отчаяния бросилась грудью на елку!

– А как же спортивные штаны на груди оказались?

Я посмотрела на мужа, он совсем не шутил. Правильно его дураком обозвала.

– Елка спружинила, – мрачно пояснила я.

Нахмуренный лоб мужа выдал напряженную работу мысли.

– Никого не собирался доводить, – буркнул он. – А если вы считаете целесообразным обсуждать нашу тему в присутствии постороннего человека, я имею в виду Михаила, то это глупо и неосмотрительно. – Он оглянулся назад и, посмотрев по сторонам, как будто в чистом поле и лесу могли прятаться враги в белых маскировочных халатах, продолжил: – В общем, так: пациентка Шелепина Светлана Юрьевна поступила в реанимационное отделение больницы по «скорой помощи» в коматозном состоянии второго декабря в шесть часов пятнадцать минут с диагнозом: отравление неизвестным лекарственным препаратом. Неизвестным – поскольку Светлана, выпив лекарство, уничтожила упаковки с названием. Герман, позвонив кухарке или кому там еще, попросил проверить наличие дома в аптечке снотворного лекарства, несколько упаковок которого он пару месяцев до этого купил по ее просьбе. У Светланы во время полнолуния пропадал сон, и она иногда пользовалась снотворными. Короче, упаковок на месте не оказалось. В реанимации с учетом этого обстоятельства ей была произведена соответствующая дезинтоксикация организма и назначена общеукрепляющая терапия. Через трое суток больная вышла из комы, но состояние оставалось тяжелым. Еще через трое суток оно улучшилось и стабилизировалось. Вел пациентку заведующий отделением. Он же дал указание медперсоналу не распространять сведения, касающиеся диагноза и состояния здоровья Шелепиной Светланы Юрьевны никому, кроме мужа. Я не в счет. По особым причинам, определяемым моим положением. Я проконсультировал завотделением – его сразу же вызвали из дома – по поводу необходимости оперативного вмешательства в спорном клиническом случае. – В голосе Дмитрия послышались хвастливые нотки. Они сгладили впечатление, которое он производил своим рассказом: как будто находишься на приеме у врача. – Короче, напрашиваются следующие выводы: либо пациентка сама решила покончить жизнь самоубийством, либо ей решили помочь. Герману вмешательство следственных органов ни к чему. Именно поэтому он, несмотря на возражения врачей, забрал жену под расписку, мотивируя тем, что продолжит ее лечение за границей. Даже показал заведующему отделением два билета на самолет. Долечиваться Светлана должна в Баден-Бадене. Это, если не забыли, Германия. Ну, кто из нас умнее? Или все это стоило рассказать при друге Натальиного сына Михаиле?

Переглянувшись, мы с подругой решили не поддерживать дебаты на тему самого умного. Невозможно быть самым умным в решении всех проблем. Не стоило развивать в Дмитрии Николаевиче манию величия. Именно поэтому я коротко заметила, что у него должно было хватить ума и на то, чтобы дать понять – интересующая нас тема пока закрыта.

– А губная помада?! – возмутился он. – Я же тебе при этом усиленно подмигивал…

Пререкания по поводу идиотских подмигиваний, оказавшихся тайным знаком, что, кроме Димки, никто не понял, пришлось прекратить. К компании приближался румяный, как красна девица, Михаил. Я спешно поставила лыжи вместе – почти одна на другую.

– Ну что, еще по кружочку? – спросил он и, сильно оттолкнувшись палками, подкатил к нам вплотную.

– У нас ЧП, – коротко бросил муж. – Ирина Александровна приступила к лесоповалу. Плохой признак.

Я невольно опустила глаза и принялась чертить лыжной палкой на снегу паутину. Ну к чему объяснять детали? Пока пелись хвалебные песни Мишке за его долготерпение и доставленное вылазкой удовольствие (кому как…), я успела пририсовать к паутине муху. Без паука. Я их, пауков, боюсь. Муха получилась не очень похожая, тем не менее я над картиной так и застыла! Отдельные детали всего случившегося за эту неделю опять стали складываться в общую картину. Более того, появились дополнительные фрагменты. Правда, с большими прорехами – как в моих спортивных штанах. Я моментально оглохла, ослепла и замерла. Очнулась в полной тишине. Рядом со мной никого не было, и я испуганно оглянулась. Вся группа оказалась далеко впереди – уверенно катила по направлению к машине.

Соображение, что общество не хотело смущать меня моими же штанами, поэтому и уехало, пришло на смену растерянности довольно быстро. Я развернулась и бойко покатила вдогонку. Еще пара жертвенных спортивных ползунков, и я смогу дать фору мужу. С детства так хорошо не каталась. А может, меня просто подгонял невольный страх. Одной жутковато…

Как же хорошо дома! На обратном пути в машине разморило, и я с трудом разлепляла слипающиеся глаза. Вылезла у подъезда почти в бессознательном состоянии, забыв про дефект одежды. Повезло, что стемнело. Все казались уставшими. Михаил категорически отказался идти в гости, заявив, что мечтает только об одном: поскорее вернуться домой. Пока поднимались в лифте на свой тринадцатый этаж, я с тоской успела подумать о домашних хлопотах, связанных с ранним ужином, но, перешагнув порог родной квартиры, поняла, что это пустяк по сравнению с тем, что дома есть ванна и диванчик, который следует занять первой. Просто не буду мыть посуду.

Элька своим гостеприимством мешала раздеваться. Жалуясь на одиночество, вертелась под ногами то у меня, то у Димки, требуя моральной компенсации. Нашли компромиссное решение – пока я ее гладила, Димка стягивал сапоги. Потом мы менялись рукоприкладством.

Ужин, к счастью, был готов. На столе лежала записка от дочери: «О массовом спортивном психозе следует предупреждать заранее! Ужин на плите. Славка обиделся больше меня, съел все пельмени и уехал к бабушке. Я с Лешкой у Алисы. Готовлюсь в загранку. Все еще ваша дочь Алена».

Димка, тщательно вымыв руки (издержки профессии), принялся названивать Листратову. Хорошо, что на звонок никто не отозвался. Еле отговорила его от этого недостойного занятия ссылкой на то, что подводим Германа. Сначала надо самим хоть немного разобраться в данной истории.