– Еще бабушка просила, чтобы ты не плакал, это лишнее. Ты ведь все-таки ведущий на телевидении, а то посадишь горло, и что тогда делать…

Янь Шоуи молчал, Хэй Чжуаньтоу продолжал:

– Еще бабушка сказала, что когда малыш твой вырастет, отдать его в школу в семь лет, а не в шесть. Ты вот пошел в шесть лет, и тебя все время обижали.

Янь Шоуи молчал, Хэй Чжуаньтоу продолжал:

– Еще бабушка спрашивала про твоего друга по фамилии Фэй, с которым ты приезжал в прошлый раз. Сказала, что он хороший человек.

Янь Шоуи по-прежнему молчал. Однако тут он заметил, что малыш, которого он держал на руках, вдруг словно все понял и стал ластиться к нему своим личиком. До этого момента Янь Шоуи видел сына только однажды, еще в роддоме. Потом у него появилась та фотография. Однако никаких чувств в нем не просыпалось, кроме ощущения обузы и беспокойства. А вот сейчас в нем вдруг проснулись родственные чувства. Он посмотрел на сына и увидел, что тот тоже смотрит на него. В глазах малыша, которому еще даже не исполнилось года, поблескивали слезинки.

Следующие несколько дней Янь Шоуи, словно безголовая муха, бесцельно слонялся по окрестностям. Сходил на гору. Когда мальчишкой он сломал ногу, бабушка тащила его на себе по этому горному ущелью до самого уездного центра. Прошел мимо печки, где обжигали кирпич. Прошлым летом он сидел тут вместе с Фэй Мо. Во дворе под финиковой пальмой он вспомнил, как в прошлом году во время стройки здесь сидела в своем кресле бабушка. Вспомнили Шэнь Сюэ, как она сняла с печки тазик с горячей водой и, вытянув шею, выкрикнула на шаньсийском наречии:

– Пожалуйте умыться, хорячая водица!

Спустя семь дней бабушку похоронили. Перед тем, как заколотить гроб, Лу Чжисинь, который вел церемонию, спросил деревенских, хочет ли кто-то высказаться.

Все только плакали, желающих не нашлось. Лу Чжисинь с этим же вопросом обратился к Янь Шоуи. Тот промолчал. Тогда Лу Чжисинь громко протянул:

– Родственники уже все сказали, заколачивайте!..

Когда гроб заколотили, Лу Чжисинь снова громко объявил:

– Бабушка уже тоже все сказала, приступим к погребению!

За эти семь дней Янь Шоуи лишь один раз пользовался телефоном. Звонил он Шэнь Сюэ. Однако Шэнь Сюэ свой телефон отключила.

Вечером после похорон Янь Шоуи, прихватив фонарик, отправился один на горный склон за деревней. В детстве, вооружившись шахтным фонарем, он часто ходил туда с Чжан Сяочжу чертить на небе иероглифы. Чжан Сяочжу нравилось писать «Мама, ты – не дурочка», а Янь Шоуи – «Мама, ты где?» Эти две строчки могли продержаться на черном экране небосвода до пяти минут.

В этот раз ночь выдалась особенно темная, вытянешь руку – и пальцев не увидишь. Янь Шоуи теперь уже было сорок три, и на небе он вывел: «Бабушка, хочу с тобой поговорить». Эта надпись держалась минут семь.

Янь Шоуи дал волю слезам. В эту минуту он понял, какой же он омерзительный тип.

1

В 1927 году Янь Лаою попросил перекупщика ослов, Лао Цуя, передать весточку за Великую стену.

До тех мест от деревни Яньцзячжуан, что в провинции Шаньси, больше тысячи километров. Вообще-то, говоря о краях за Великой стеной, обычно подразумевают Монголию, но в Шаньси времен 1927 года так говорили про город Чжанцзякоу из соседней провинции Хэбэй. Именно там старший сын Янь Лаою, Янь Байхай, оскоплял скотину.

Янь Лаою в своей деревне Яньцзячжуан арендовал у своего соседа Лао Ваня землю. Он слыл большим любителем поговорить, задевал всех и каждого, при встрече много трепался, отчего казалось, что у него много друзей.

В 1923 году, когда Янь Байхаю исполнилось четырнадцать лет, Янь Лаою отдал его в подмастерья к плотнику Лао Суну из деревни Сунцзячжуан. Янь Лаою хорошо знал Лао Суна. Впрочем, последнее обстоятельство не отменяло подношения в виде половины тушки барашка. Спустя год Янь Байхай научился мастерить скамеечки. Однако летом он сбежал от Лао Суна к Лао Чжоу, который оскоплял скот. И хотя этого самого Лао Чжоу Янь Лаою тоже знал хорошо, однако он считал, что быть плотником гораздо почетнее. А про кастрацию сказать кому – и то стыдно. Поэтому Янь Лаою решил силой вернуть сына к Лао Суну. Однако Лао Сун сказал:

– Зря стараешься, все равно не усидит.

Янь Лаою возвратил-таки Янь Байхая домой, привязал к лавке и в таком состоянии держал сына пять дней. На шестой он позвал к себе Лао Суна и, показывая на Янь Байхая, похвалился:

– Усидел.

А привязанный к лавке Янь Байхай возьми и скажи:

– Пап, мы с мастером разные, не найти нам общий язык.

Янь Лаою влепил ему оплеуху:

– А со скопщиком, значит, можешь найти общий язык?

– Да я с ним и не говорю вовсе, просто мне нравится, как хряки визжат.

Сказав это, он напрягся и в красках изобразил, как визжат хряки, когда их кастрируют. Янь Лаою вздохнул и, потирая руки, обратился к Лао Суну:

– Вот никчемная скотина!

Лао Сун, пару раз стукнув об косяк своей трубкой, поднялся, собираясь уходить. Тогда Янь Лаою подвел к нему своего второго сына, Янь Хэйхая, тот был всего на год младше Янь Байхая:

– Может, хоть этого возьмешь? Он у нас слабоумный.

Лао Сун, который отнесся спокойно и к побегу Янь Байхая, и к его выходке с изображением хряков, сейчас вдруг вышел из себя:

– Если слабоумный, значит, ему в плотники дорога? Ты что же, считаешь, что все плотники идиоты?

И, посмотрев с укором на Янь Лаою, он быстро вышел за порог.

Скопщик Лао Чжоу был храбрым малым. Оскопив хряков и другой скот во всех окрестных деревнях, он вдруг загорелся идеей податься в Чжанцзякоу, ведь всех ослов, которые были в Шаньси, скупали именно там. Посчитав, что в тех местах много домашнего скота, Лао Чжоу решил, что там он без работы точно не останется.

Янь Байхай, перед тем как отправиться в те края, переживал, что его мама начнет плакать, а отец снова привяжет к скамейке. Однако ни того, ни другого не случилось. Мать сидела и при свете масляной лампы подсчитывала, сколько может занять дорога в Чжанцзякоу. Вдруг она испуганно вскрикнула:

– Так до туда больше двух тысяч ли, если даже каждый день проходить по семьдесят ли, потребуется больше месяца!

Сказав это, она, не столько из-за сына, сколько из-за долгого пути, заплакала. Янь Лаою, выколачивая об косяк трубку, изрек:

– В Чжанцзякоу у меня знакомых нет.

– Знакомство – дело наживное, – откликнулся Янь Байхай.

– Ну и подыхай на чужбине. С этого момента я тебе больше не отец, а коли увидимся снова, считай, что я тебе просто знакомый дядя.

Янь Байхай ушел следом за Лао Чжоу в Чжанцзякоу. Целых три года от него не было никаких вестей. Пока о Янь Байхае еще помнили, ему уже исполнилось восемнадцать. На следующий год после его ухода Янь Лаою отдал Янь Хэйхая в подмастерья к Лао Вэю из деревни Вэйцзячжуан, который занимался изготовлением доуфу[49]. Янь Хэйхай был хоть и слабоумным, но понятливым. Обычно, чтобы научиться готовить хороший доуфу, требуется три года, а Янь Хэйхай уже через полтора года вернулся домой и открыл собственную лавочку. С коромыслом на плече молодой парнишка ходил по окрестным горным деревушкам и зазывал покупателей: