Хатин послушно проследила в указанном направлении, в сторону, откуда они пришли, и вверх. Впереди, подсвеченная яркой луной, виднелась конусовидная фигура, слишком высокая и правильная для дерева.

– Это школьный маяк, – сказал Джейз.

– Но… он так далеко!

– Да, – чуть слышно ответил Джейз, – слишком далеко. Что бы мы тут ни нашли, вряд ли это школа Скитальцев.

«…Тебе не приходило в голову, что можно быть одновременно Скитальцем и дурачком?» Вспомнив эти слова Феррота, Хатин сильно закусила губу.

Она обернулась и посмотрела на Арилоу – как раз в тот момент, когда сестра, спотыкаясь, помчалась по тропинке. Хатин и остальные бросились следом. По обеим сторонам от дорожки трещины в камнях углублялись, превращаясь в подобия дверей. Из одной такой выскочила маленькая собачонка и принялась, предупреждающе гавкая, рвать клочки ночного воздуха. Из каменных холмиков высыпали люди. В свете огней зелень их одежды поблекла, но Хатин расслышала кипящую злобой и страхом булькающую речь, узнала в горцах кисляков.

Словно не замечая угрожающего бормотания вокруг, Арилоу прошествовала прямиком к небольшой семье, которая стояла у центрального костра деревни. Тут были отец с усталым, угрюмым лицом, жена, взрослые сын и дочь и еще двое детей помладше.

Арилоу издала взволнованный и полный счастья гортанный звук и направилась к ним; ее лицо светилось так, будто она знала этих людей. Она тянула к ним руки. Заплетающиеся ноги несли ее прямо к матери семьи.

Арилоу случайно звонко ударила женщину ладонью по подбородку. Женщина отпрянула, решив, что на нее напали. Арилоу же рухнула на колени и, притянув младшую из девочек за руку, неловко ее обняла. Мамаша налетела и, схватив ревущее дитя, отступила за спину мужа, лицо ее потемнело от враждебности и страха. Семья подняла крик, и тут только Хатин поняла, отчего речь кисляков звучит так знакомо. Тысячу раз она уже слышала такой разжиженный поток слов – когда тот стекал с губ Арилоу.

Семья попятилась, а Арилоу все тянула к ним дрожащие руки. Ее вой перерос в хриплый визг, полный страшного одиночества. Хатин смотрела на нее с грустью, которую впору ощущать человеку старше нее.

«Ты ведь не ради меня пришла к лиловым озерам, да, Арилоу? Ты не к Землям Праха вела нас, и не к школе Маяка. Нет, ты сюда нас тащила.

Твой разум – как и разумы других детей-Скитальцев – привлек сюда свет Маяка, да? Наставники пытались обучить тебя и остальных, как вернуться домой и пользоваться телами. Но когда твой разум покинул занятия, ты не вернулась на берег, да? Да, далеко ты уходить не стала. Нашла деревушку на склоне Камнелома и следила за этой семьей, пока она не стала казаться тебе родной. Вот почему ты так редко возвращалась к нам. Вот почему говорила на языке, который никто из нас не понимал. Ты пыталась говорить на их языке.

Ты и не дурочка вовсе. Просто все эти годы жила далеко… с этой семьей».

– Вот только они тебя не знают, – вслух произнесла Хатин. – Ты полюбила их, а они и не видели тебя – как и ты не замечала меня.

Лицо Арилоу превратилось в маску скорби, непонимания и чувства, что ее предали, и Хатин оставалось только жалеть сестру.

* * *

Вой Арилоу и тявканье пса выманили из каменных хижин остальных сельчан, и в темноте мстителей окружили враждебные, растерянные лица. Хатин и остальные собрались рядом с Арилоу, ощущая, что в этот момент решается их судьба.

– Может, стоит поговорить с ними? – прошептала Хатин. – Если хоть кто-то из них знает просторечь, то мы, наверное, сумеем убедить их проводить нас до школы, и тогда уйдем… пока…

– …пока нас не погнали камнями, – чуть слышно подсказал Феррот. Томки весь засиял, но Джейз медленно покачал головой.

– Все куда хуже. Прямо сейчас, мне кажется, они решают, отпускать ли нас вообще. Оглянитесь. Гляньте на горшки у дороги. В них горит сало.

Горшки были вылеплены из глины, и, пока Хатин присматривалась, их бугристые бока обернулись закопченными лицами…

– О нет! Не может быть!

Джейз мрачно кивнул.

– Урны для праха. Кисляки сделали из них светильники.

– Но тогда, – ужас при виде такого святотатства все никак не унимался, – что стало с прахом?.. Ох.

Мстителей невольно посмотрели на синий флаг, который равнодушно развевал ветер.

– Да как они могли! – ахнул Феррот.

Джейз пожал плечами.

– Над порогами домов вешают синие тряпки – чтобы отпугивать демонов, и желтые – для защиты от колдовства хитроплетов, а пеплоходы говорят, будто можно стать невидимым для вулканов, если нанести на себя краску с правильным человеческим прахом. Выходит, коли хочешь всю деревню сделать невидимой для вулкана…

– …то нужна очень большая тряпка, а для нее… ужасно много праха. То есть много графов Сун и герцогов Седролло, – слабым голосом закончила Хатин.

– Можно притвориться, будто мы не видели ни флага, ни урн, – прошептал Томки. Отряд хитроплетов с трудом отвел взгляды от свидетельств кощунства. – Я мог бы попытаться поговорить с кисляками, – продолжил он, со смесью страха и надежды в голосе. – Жестами.

– У Арилоу может получиться поговорить с ними, – тихо сказала Хатин.

– Что?

– Мне… мне так кажется. Правда… она сейчас немного расстроена.

– Ну так развесели ее побыстрее! – зашипел Феррот. – Вон, уже за камни хватаются!

– Арилоу. – Хатин погладила сестру по щеке, чтобы привлечь ее внимание. Та тихо и безутешно крякнула.

Томки вскочил на ноги и вскинул руки, словно сдавался в плен.

– Мир-мы! – прокричал он на просторечи. Слова подтвердил улыбкой, которую от паники растянуло угрожающе широко. Двое маленьких ребятишек с воем умчались прочь и спрятались за чаном с краской.

– Мир-мы, Арилоу… – «Ну же, Арилоу, недолго, но с нами ты жила, возвращалась проверять свое тело, должна знать нашу речь, хоть немного. Прошу, скажи, что ты нас хоть иногда слушала, прошу, скажи, что мы хоть что-нибудь да значили для тебя». – Скажи им «мир-мы».

Рядом опустился на корточки старик и спросил о чем-то – будто горло прополоскал. Арилоу молча раскрыла рот, потом натужилась и сумела выдавить несколько тихих слов. Старик обернулся через плечо к своим и пожал плечами.

Хатин ощутила укол тревоги. «Он задал вопрос, и Арилоу попыталась ответить. Только он ничего из этого не понял».

Губы Арилоу тем временем обмякли и слюняво обвисли. В ее серых глазах хрустальный сон беззвучно распался на осколки.

«Чего я ждала? Она ведь ни разу в жизни ни с кем не говорила. Может, научилась понимать язык кисляков и, может, пыталась выговаривать их слова, произносить их звуки. Но речь – как игрушечные кирпичики, которые годами учишься подбирать и складывать. Неужели я думала, что она просто возьмет да и заговорит?