Он решил убить обидчика.

Решил убить человека, который воплощал в себе все зло подлого мира, мира штатских, мира приспособленцев и обманщиков.

Он не заметил – или не захотел замечать, – как светилось лицо Татьяны, не заметил, как счастлива она была с Летуновым.

Для Артема все снова стало черно-белым.

Он убил Летунова, а потом пришел к своему однополчанину за новым паспортом, за новым именем, чтобы начать жизнь с чистого листа…

Собственные умозаключения казались Полине логичными. Они объясняли события двадцатилетней давности… Или все же не объясняли?

Неужели Артем убил ее отца и оставил Татьяну одну, с маленьким ребенком на руках? Конечно, он мог считать ее изменницей, мог считать, что она предала его, но это не давало ему права поступить с ней так жестоко!

И потом… Когда Артем – то есть уже Илья Моргунов – встретил Полину, ставшую взрослой, что творилось в его душе? Знал ли он, кто она такая, или просто думал, что случайно нашел девушку, которая удивительно напомнила ему первую любовь, все еще болевшую в его душе, как незаживающая рана?

Полина понимала, что никогда не получит ответов на свои вопросы. Тот, кто мог бы на них ответить, умер. И ей предстоит теперь жить дальше с ужасным сомнением: если на какое-то время в кабинете Федора Аргунова она подумала, что по чудовищной случайности была замужем за собственным отцом, то теперь чувствовала почти уверенность, что ее мужем был убийца отца.

Но в произошедшей истории была еще одна сторона, которую она не могла понять.

Если все было так, если Артем убил Аркадия Глебовича, для чего он оставил ей свое посмертное послание? Зачем оставил предметы в холщовом мешочке, которые постепенно привели ее к разгадке тех давних событий? Неужели он хотел, чтобы Полина поняла, какое страшное дело он тогда совершил, и прокляла саму его память?

Или она дошла еще не до самого конца, не полностью расшифровала его послание? Ей предстоит узнать что-то еще? Действительно, ведь в холщовом мешочке остались сломанные часы…

В квартире разрывался телефон. Звонки были длинные, междугородные.

– Слышь, подруга! – орала на том конце Глафира. – Ну как ты там?

– Нормально, – буркнула Полина, совершенно не горя желанием пересказывать Глафире все утренние события.

– Слушай, я, как домой приехала, сразу тот адрес взялась искать. Ну, куда Николай-то письмо отправлял… – зачастила Глафира. – И ты представляешь, нашла! У меня ничего не пропадает, такой уж я человек, порядок люблю. Записывай! Улица Рубинштейна, дом двадцать два, квартира семнадцать.

Трубка едва не выпала из рук Полины, потому что это был адрес… Киры Яковлевны. Стало быть, старуха состояла с Ильей – тьфу! – с Артемом в переписке, знала, кто он такой. И ничего не сказала Полине! Да что там, ведь наверняка она и свела ее с будущим мужем! То-то Федор Аргунов смотрел с подозрением, ясно, что он так до конца и не поверил Полине. Хм, встретились случайно в вокзальном ресторане во Владимире… Да кто ж после Афганистана поверит в такой подарок судьбы?

– Эй, Поля, ты там заснула или прибалдела? – взывала Глафира в трубку.

– Прибалдела, – честно ответила Полина. – Я тебе сейчас такое скажу, что ты тоже прибалдеешь. Николай-то твой, муж фиктивный, и не Николай вовсе. И не Нарезов. Тот паспорт у него тоже чужой был. Вот как! Я точно выяснила, Артемом его звали.

– Ни фига себе! – ахнула Глафира.

– Так-то, подруга. А ты расшумелась тут – квартиру ей подавай, законной жене!

– А мне что? Мне ничего! – храбрилась Глафира. – Дом на меня записан. А что он по чужому паспорту жил, так в том пускай полиция разбирается!

– Ты бы поменьше о полиции разорялась, – посоветовала Полина. – И капитана Сидорова гони в шею, если тот снова явится.

– Уж непременно! – пообещала Глафира и отключилась, чтобы не платить лишнего за межгород.

А на Полину снова накатили воспоминания…

Кира Яковлевна после смерти мамы изредка присылала ей открытки. Полина отвечала еще реже. О чем было писать? О равнодушии отца, о стойкой ненависти мачехи, о нелюбви братьев? О своей тоске и мечтах как можно скорее повзрослеть и уехать из неприветливого дома?

Детство кончилось в то самое воскресенье, когда отец ударил ее по лицу. С тех пор Полина более не возвращалась в тот дом, и, надо полагать, открытки Киры Яковлевны мачеха выбрасывала в помойку.

Возможно, они ее искали, возможно, Сергей даже обратился в милицию, когда прошло несколько дней и стало ясно, что Полина не вернется. Возможно, милиция открыла дело об исчезновении Полины Серегиной шестнадцати лет. Возможно, милиция поймала Кешу – того парня, который убил сторожа, и он рассказал, что с ним была девчонка по имени Поля. Хотя вряд ли его поймали, очень он был шустрый. А если и поймали, то Кешка не стал бы попусту трепаться. Никто не видел, как он огрел сторожа кирпичом, никто ничего не смог бы доказать. Так что, скорей всего, дело о пропаже Полины Серегиной закрыли за давностью лет.

А может, попался в их городке такой же настырный милиционер, как Петр Степанович Сидоров, который, порасспросив соседок, сообразил, что Полина сбежала из дома не просто так, а после грандиозного скандала. И он доставил Сергею Серегину немало неприятных минут, вызывая его на опознание каждого найденного в окрестностях трупа, хотя бы отдаленно подходящего по описанию.

* * *

В тот день, после удачного освобождения из страшной комнаты, похожей на гроб, Полина проехала в товарняке несколько часов и выскочила из него на небольшой станции, где поезд даже не остановился, а просто немного притормозил. Она правильно рассчитала, что в большом городе непременно последует проверка вагонов, а встречи с «дядей Юрой» ей хватило на всю жизнь. В свертке, который она забрала из тайника, оказалось без малого пять тысяч долларов. Для Полины это были огромные деньги, она и бумажки-то такие видела один раз, когда подружка показала.

Однако следовало быть осторожной. К тому же в этой дыре явно никто не поменяет ей доллары на рубли… И когда Полина сидела в крошечном здании вокзала, Бог послал ей встречу с бабой Нюрой. Старуха возила шваброй по давно не крашенным доскам пола и к Полине обратилась неожиданно ласково:

– Девонька, подвинься, я тут протру…

Тех слов (вернее – бабкиной интонации) оказалось достаточно, чтобы Полина прониклась к уборщице доверием. А в общем-то, у нее просто не было другого выхода. Разумеется, пакет с деньгами она спрятала подальше, показала бабке только краешек стодолларовой купюры. Старуха отвела ее в один из многочисленных бараков, стоящих вдоль путей. У нее там была крошечная комнатка, на удивление опрятная, с высокой кроватью, покрытой узорчатым покрывалом, и подушками, уложенными пирамидой. Баба Нюра нагрела воды и дала Полине фланелевый халат, вылинявший, но чистый, а после мытья накормила пустыми щами и пирогом с картошкой. Отработав таким образом свои сто долларов, она смоталась в соседний барак и привела разбитную бабенку Нинку, которая зарабатывала на жизнь мелким челночеством и даже держала на рынке палатку, где торговала дешевой китайской одеждой и вообще всякой всячиной. Нинка стрельнула хитрыми глазами и заломила несусветную цену за помощь. Полина была согласна на все, но баба Нюра долго стыдила Нинку и выторговала за те же сто долларов кой-какую одежду для Полины и сумку (а то с пустыми руками человек выглядит подозрительно). Нинка предлагала за дополнительную плату послать своего хахаля Толика отвезти Полину до города на машине, но старуха, услышав такое, пришла в совершенное неистовство и вытолкала Нинку из комнаты, замахнувшись полотенцем. Свой порыв она объяснила тем, что Нинкин Толик – тот еще тип, недавно вышел с зоны, где отсидел пять лет за вооруженный грабеж. Мол, посылать девчонку куда-то с подобным человеком – для такого надо совсем умом рехнуться.