– Вот вы и последовали однажды!

– ...А некоторых и нет. Их, наоборот, приходится избегать, идя вопреки этому. Но чтобы различать, какие когда, все равно нужно часто задумываться над тем, что ты делаешь.

– Древние, Жан-Пьер, назвали бы вас философом и печатали бы ваши книги...

– ...А современники, – печально вздохнул он, – кличут еретиком и собираются сжечь. Так кто же из них древнее?

– Может быть, история повернула вспять?

– История, Эрик, развивается так, как ей и положено. Прошли времена Древних – пришли наши. Пройдут наши – придут другие, возможно, лучшие, а возможно, и такие, по сравнению с которыми наши покажутся Раем на Земле. Хотелось бы, конечно, чтобы дети мои жили в более привлекательном мире, но боюсь, что выбирать им, как и мне, не придется...

Упомянув о детях, он прекратил витать в своих рассуждениях и угрюмо притих, после чего задал совсем уж приземленный вопрос:

– Как вы считаете, Бернард Уильямс сдержит свое слово?

– Слово Командира, Жан-Пьер, в Братстве – дорогого стоит, а потому им просто так не бросаются, – обнадежил его я. – Бернард уже сдержал его, когда Аврелий хотел сломать вас, пытая ваших детей, и он неукоснительно будет выполнять Слово и дальше; не сомневайтесь по этому поводу.

Однако мне пришел на ум разговор с Гюнтером, и я подумал: «Сожалею, Жан-Пьер, что никто, кроме Мясника, не дал тебе обещания позаботиться о них, и будущее твоих ребятишек по-прежнему под угрозой...»

– Знаете, Эрик, я вам верю, – Жан-Пьер удовлетворенно кивнул. – Серьезно – верю. И, наверное, вы будете последним, кому я поверю в своей жизни. Не возражаете?

– Ну даете! Вы бы еще попросили исповедать вас...

– А почему бы и нет? Вы терпеливо слушали две ночи мою болтовню, выслушаете и исповедь.

– На кой черт она вам сдалась? Вы же вроде бы как... – я изобразил рукой нечто обозначающее «ни туда ни сюда». – Или вконец окосели от морфия?

– Да, Кэтрин меня здорово выручила. Почти как новый! – для убедительности Иуда повертел кистями рук. – Нет, просто дело в том, что жизнь моя подошла к своему финалу, потому настала пора подвести кое-какие ее итоги. А кто способен дать им должную оценку? Сам я, конечно же, отпадаю. Друзья? – Он поглядел на дремлющих сокамерников. – Тоже отпадают – мне нужно не сочувствие, а трезвое мнение. Дети еще малы, им не понять. Аврелий? – Жан-Пьер хохотнул. – Ему и подавно не надо. Остаетесь вы!

– Но я не священник!

– А я теперь и не верующий. Но я только что произнес, что доверяю вам. Для моей исповеди большего и не надо.

– Ну попробуйте, раз хотите.

Он на мгновение призадумался и, откашлявшись, довольно дерзко начал:

– Исповедь моя будет короткой, поскольку ни возвращаться назад к этому Богу, ни просить у него прощения я не намерен. Каюсь лишь в одном – я принес страдания своей жене, детям и тем, кто видел во мне больше, чем сбежавшего от Оплота Греха и Порока труса. Каюсь и сожалею об этом. Остальные грехи я оставлю на своей совести. И Ад, и Рай – плоды фантазий, а Вечной Пустоте, что поглотит меня после смерти, наплевать, кто я такой. Собственно говоря, Эрик, мне нужно услыхать от вас резюме моей жизни, и на этом все. Исключительно ради любопытства. Попробуйте уложить все кратко, вроде бы как на надгробии. Приблизительно так: «Жан-Пьер де Люка хотел всем и себе только добра, а принес лишь смерть, горе и разочарование». Годится такая эпитафия?

– Добавьте еще... – я закатил глаза к потолку, формулируя концовку: – «...и заплатил за это в полном объеме». Так точнее.

– Да, пожалуй... И что вы обо всем этом думаете?

– Что думаю? – Я почесал лоб. – Обижайтесь – не обижайтесь, но буду откровенен: мир знавал злодеев и похлеще, не обольщайтесь своей исключительностью. Не являйся вы в прошлом Апостолом, потянули бы на протестанта среднего пошиба, а ваши сподвижники на простых торговцев оружием. Ваша слава чрезмерно раздута обидой Пророка. А что насчет вашей жизни, так эпитет, который вы только что изрекли, подойдет в той или иной степени к любому неудачнику. Никакое вы не чудовище, Жан-Пьер, и не враг государства. Вы самый обыкновенный неудачник. Жертва своей и чужой глупости. Но не расстраивайтесь: таких, как вы, большинство на нашей планете.

– Правда, сжигают не каждого, – добавил Иуда. – Но все равно спасибо за прямоту. Довольно неприятно, зато объективно.

– Однако в одном, Жан-Пьер, вам повезло, – подсластил я ему эту горькую пилюлю. – Бернард прав – дети у вас и впрямь замечательные. Можете ими гордиться.

– А я и горжусь! – расцвел в улыбке опьяненный морфием Проклятый. – Кстати, это здорово, что вы принесли им книги. Признаюсь: я редко читал для них вслух. Мой, знаете ли, отцовский просчет... Ну что ж, раз неудачник, значит, неудачник... Однако пользу я еще в своей жизни могу принести!

– Не понимаю, – удивился я. – Кому?

– Не «кому», а чему, Эрик. Мой пепел послужит удобрением для сочной травы у подножия Креста, а она будет радовать глаз всем жителям Ватикана. Или вы думаете, что прах грешника чем-то отличается от праха праведника?

И мы улыбнулись друг другу: я ему вежливо и снисходительно, а он мне легко и по-дружески...

«– Что происходит? – угрюмо повторил один из пиратов. – Много бы я дал, чтобы понять, что тут у нас происходит».

Р. Л. Стивенсон. «Остров Сокровищ»

Жан-Пьер де Люка – в прошлом Апостол Святого Писания, а ныне богохульник и предатель всех и вся, являвшийся также отцом троих детей, – умер на Троне Еретика во время третьего дня пыток. Его сердце остановилось еще до того, как магистр Аврелий раскалил в горниле железные клейма, дабы провести процедуру прижигания...

Командование прибыло под утро, получив от архиепископа приличный нагоняй, а потому находилось в скверном настроении. Бернарда я не видел – скорее всего он сразу же завалился спать, – а Аврелий, видимо успевший подремать на заднем сиденье «хантера», направился прямиком к столовой, разбудил повара и, заставив того разогреть остатки вчерашнего ужина, принялся с аппетитом завтракать.

Я послал за Саймоном и, дождавшись, пока он меня сменит, подошел к обгладывающему телячьи ребрышки магистру.

– Извините, ваша честь, что отвлекаю вас, – обратился я к нему, – но не могли бы вы после завтрака уделить мне несколько минут?

– И что у вас за вопрос? – поинтересовался Аврелий, не вынимая кости изо рта.

– Отступница Кэтрин хотела бы поговорить с вами по поводу Проклятого.

– Ну что ж, ведите...

Когда я вернулся в сопровождении девушки, Аврелий, закончив трапезу, пил чай, громко швыркая кипятком сквозь губы.

– А-а-а, так ты и есть та самая ведьма Кэтрин! – Магистр отставил кружку и во все глаза вылупился на мою привлекательную спутницу. – Премного наслышан о тебе, но вот лицезреть твою дьявольскую красоту еще не доводилось. Весьма прискорбно, что ты попала в такую компанию, милая.