– Карамба! – выругался Карлос, опуская дробовик. – Мы слышали выстрелы!

– Да, это так, – подтвердил Мясник, после чего пояснил. – Здесь только что была пресечена попытка покушения Проклятого на магистра Аврелия! Он легко ранен и ему сейчас оказывается помощь. А вы благодарите этих парней, – он положил ладони на плечи мне и Гюнтеру. – Это они только что спасли жизнь его чести. Но, к сожалению, Иуду и его прихлебателя пришлось пристрелить...

На выходе Гюнтер бросил на меня хмурый взгляд – ему, как и мне, была понятна тема проходящего у Аврелия допроса избежавшего картечи еретика. Я ничего не сказал германцу, а направился к трейлеру Кэтрин, чтобы поведать ей печальную новость...

Оба мальчика и девочка окружили свою «няньку» и cлушали, что она им читала.

– «...Что же делать с этой черной меткой, приятели? Дик загубил свою душу, изгадил свою Библию, и все понапрасну.

– А может, она еще сгодится для присяги, – спросил Дик...» – похоже, Кэтрин и сама увлеклась книгой, поскольку читала очень выразительно.

«Остров Сокровищ!» – подходя все ближе и ближе к клетке, узнал я строки столь презираемого Гонсалесом романа Стивенсона «об алчности и сопливом пацане».

– «...Библия с отрезанной страницей, – ужаснулся Сильвер, – ни за что! В ней не больше святости, чем в песеннике...»

Я встал напротив них по эту сторону решетки и ждал, когда Кэтрин посмотрит в мою сторону. Но она демонстративно продолжала чтение, как будто меня здесь и не было:

– «...Одна сторона белая... На другой стороне были написаны два стиха из Апокалипсиса. Я помню, между прочим, два слова...»

Наконец она оторвалась от книги и вопросительно взглянула на меня: дескать, чего тебе нужно, господин надзиратель?

Я молчал, лишь указал глазами в сторону детей.

Внезапно веки девушки задрожали – она все поняла по моему мрачному виду.

«Он?» – беззвучно спросили ее губы.

Я кивнул и понуро опустил взгляд на носки своих ботинок.

– Что это были за слова, тетя Кэти? – недовольная прерванным чтением девочка подергала Кэтрин за рукав.

– Псы и Убийцы, – ответила она не заглядывая в книгу. – На метке было написано «Псы и Убийцы», Люси. Самые что ни на есть настоящие псы и убийцы...

И, уронив «Остров Сокровищ» на пол, Кэтрин прижала к себе дочку Жан-Пьера и тихонько заплакала...

Лежа на нарах у себя в отсеке, я размышлял о грядущей незавидной участи. Шансы мои были примерно равны – существовала высокая вероятность того, что Лаврентию просто не поверят, сочтя его россказни трусливым бредом. Но так или иначе предстояло служебное разбирательство, а это само по себе было уже серьезно.

Обедать я не пошел – есть совсем не хотелось. После обеда заглянул Гюнтер и сообщил, что Аврелию стало худо от нанесенных самому себе ранений, и они с Саймоном перенесли магистра в его отсек под присмотр Джерома. Позже туда же подтянулись Бернард, Карлос и Конрад, очевидно, на проведение оперативного совещания по произошедшим событиям. Ожидался или нет разбор моего поведения, Гюнтер не знал, но, учитывая серьезность проступка, нареченного даже изменой, проблема должна была решаться одной из первых. На это также указывало отсутствие на совещании меня и Вольфа, хотя рядовая «оперативка» всегда требовала пребывания на ней и комсостава среднего звена, к какому я, благодаря гибели нашего магистра, с недавних пор имел честь принадлежать. И только обсуждение дисциплинарных вопросов обычно проходило в столь узких кругах...

– Натворили вы дел, брат Эрик, – сочувственно пробурчал германец, прежде чем уйти.

– Ты тоже считаешь это изменой? – задал я ему остро волнующий мою совесть вопрос.

– Конечно, нет! – не раздумывая ответил он. – Но докажите обратное... магистру Аврелию.

– Не переживай – выкручусь, – подмигнул я великану, хотя даже и не знал, что вообще следовало говорить в свое оправдание.

– Ну тогда... желаю удачи! – напутствовал меня Гюнтер, выходя из отсека.

Вечером дождь вновь полил в полную силу. Я стоял и глядел на него в трейлерное окно. Пусть будет все как будет, решил я, врать и юлить не стану, а расскажу только то, что произошло. В конце концов, трибунал за эти нарушения не грозил (уж чего-чего, а измену сюда ни к какому боку не пришьешь!); ниже замкома меня не разжалуют. Ну в самом худшем случае сошлют в региональный магистрат, и все. Короче, выживу...

Уже смеркалось, когда за мной явился-таки долгожданный рассыльный от командования – боец Пятого отряда брат Клаус.

– Вас вызывает магистр Аврелий к себе в кабинет, – сухо проинформировал он меня.

– ...на вручение черной метки с надписью «низложен», – печально закончил за ним я, хотя положение мое наименее всего располагало к остротам.

Клаус недоуменно вылупил глаза и, не найдя, что сказать, только пробурчал:

– Не понимаю, о чем вы толкуете. Никогда не слыхивал о такой награде.

– Это не награда, брат Клаус, – пояснил я, натягивая плащ. – Это скорее строгий выговор.

– Да бросьте, вы же спасли ему жизнь, – напомнил он мне о моем «геройском подвиге», так красочно инсценированном Бернардом.

– Вазу-то спас, а цветок погубил... Ладно, идем...

Левая рука магистра Аврелия покоилась в широкой перевязи, а сам он возлежал на обложенных подушками нарах и сильно смахивал на древнего восточного султана с иллюстраций к «Тысяче и одной ночи...», прочитанной мной в юности. Не хватало лишь смуглого слуги с опахалом и прильнувших к его ногам полуобнаженных наложниц. Их заменяли другие менее привлекательные личности.

Бернард и Карлос сидели на нарах напротив «султанского ложа», а в ногах «недорезанного Иудой» – как раз там, где и надлежало пребывать вышеупомянутым наложницам – скрестив свои миниатюрные пальцы на выпуклом животике, скромно притулился магистр Конрад, не имеющий с восточными красавицами абсолютно никакого сходства.

И на что я обратил внимание в первую очередь – на лицах как инквизиторов, так и командиров отражалось неприкрытое недоверие к моей нарисовавшейся перед ними персоне: холодное у Мясника и Матадора, презрительное у Аврелия и обиженное у коротышки Конрада. Волей-неволей я замешкался под пристальным вниманием четырех пар глаз и замер у входа.

– Возьмите стул и садитесь, брат Эрик, – бросил мне хозяин кабинета, указав здоровой рукой на табурет своего отсутствующего дьякона. Я повиновался. – Догадываетесь, зачем вас сюда пригласили?

– Да, ваша честь, – ответил я, оседлав жесткое сиденье. – По поводу произошедшего утром инцидента, а также якобы чьей-то измены.

– Ну, измена – это, конечно, громко сказано. Пока о ней речь вести рано, однако мыслите вы верно. И об убийстве вами Проклятого мы тоже говорить не будем – вы поступили совершенно правильно и упрекать вас я не имею никакого морального права. Вы спасли мою жизнь – огромное спасибо вам за это...