До дома Сережа добирался много дней: пешком, на поездах, набитых завшивевшими солдатами. Тиф косил людей. На каждой станции умирающих и заболевших без церемоний выкидывали из вагонов. Наконец добравшись до Вологды, он обнаружил там тот же хаос. При посадке была настоящая драка, но он сумел забраться в поезд на Архангельск. Ему повезло. Многие так и остались на перроне. Другим пришлось ехать на крыше, откуда они, случалось, падали, замерзнув или потеряв осторожность. Совершенно вымотанный Сережа уснул прямо в углу тамбура и проспал всю дорогу до Исакогорки. Оттуда он шел пешком, перебрался через покрытую льдом реку и наконец вошел в ворота родного дома.

Сережа вернулся, но где тот мальчик с высокими идеалами и страстным патриотизмом? Вместо него пришел грязный и усталый человек в изношенном мундире. Его изможденное лицо, запавшие глаза были наглядным свидетельством страданий. С чердака спустили старую оцинкованную ванну. Женщин выгнали из кухни, Юра сам любовно и бережно отмывал брата. Сережа, не евший несколько дней, после обеда свалился и проспал почти сутки.

Приближалось Рождество. Хотя средств для встречи его было меньше, чем когда-либо, мы все еще могли предложить друзьям праздничный обед. Забили последнюю овечку — по крайней мере будет жареная баранина на столе.

Дни шли. Гермоша и я еще тешили себя надеждой, что мама вернется к Рождеству. Мы писали ей маленькие письма, однако я сомневалась, доходят ли они до нее. И все же много лет спустя, разбирая мамины вещи после ее смерти, я нашла одно из своих писем, которое пришло, когда она только приехала в Шотландию. Оно оказалось единственным. Хотя ей, наверное, трудно было разобрать мои каракули (она так и не освоила письменный русский язык), она все же хранила его все эти долгие десятилетия. На пожелтевших страницах неровным детским почерком с несколькими исправлениями и помарками выведены выцветшие строчки:

«Дорогая мама, я пишу тебе это письмо в детской. Гермоша, Толя Мамонтов и Володя играют в карты, они смеются и кричат, отчего у меня в ушах просто звенит. Мама, Оса плохо к нам относится. Большую банку варенья, которую ты оставила специально для нас, она прикончила сама. Оса дала нам несколько ложечек, а сама ела полные блюдца. А когда мы попросили еще, она обозвала нас обжорами. Это несправедливо! У нас почти не осталось чулок, она не чинит даже маленькие дырочки, а бросает чулки в туалет. Бабушка заметила это и очень рассердилась.

А в гимназии нам сказали, что нас будут учить английскому языку, в таком случае я буду получать только пятерки. Гермоша и я собираемся на Рождество дарить всем подарки, которые мы купим на сэкономленные деньги. Покупать почти нечего. В твоем ящике я нашла новую коробку с красивыми носовыми платками, это нас выручит. По два мы подарим Марге, Марине и тете Пике. Я надеюсь, грэнни уже лучше. Передай ей и дедушке привет. Мама, пожалуйста, приезжай скорее. Твоя любящая дочь Ина».

Никакой ледокол не привез маму к Рождеству, а через Финляндию она не могла приехать из-за беспорядков.

Известно, что дети легко свыкаются с обстоятельствами. Проглотив разочарование, мы нашли утешение в разработке тайного плана. В этот год впервые все, кто приедут к нам на Рождество, получат подарки от нас. Правда, магазины перестали работать, но пока еще был открыт один, где продавались канцелярские принадлежности и прочие мелочи.

За несколько недель до Рождества коротким зимним днем мы отправились в центр города с санками. Конечно, поехать на трамвае было бы проще, но нам показалось, что санки более соответствуют Рождеству. Мы провели долгие часы в магазине, тщательно прикидывая наши деньги к тем немногим бессмысленным товарам, которые были в продаже. Для бабушки была куплена затертая покупателями книга о цветах — она стоила дороже, чем мы рассчитывали, но ведь бабушка стоила того. Три эстампа мы схватили сразу, пока их не перекупил кто-нибудь. Два были совершенно одинаковые — на них был изображен мертвый японский солдат на поле боя, а третья изображала падение Порт-Артура. То, что картинки одинаковые, нас не смущало, ведь они будут висеть в разных комнатах. Они предназначались для дедушки, Сережи и Юры. Почему мы решили, что им понравится напоминание о страшной японской войне? Потом были куплены ручки, карандаш, маленькие цветные коробочки, записные книжки и, наконец, рулончик красной креповой бумаги, чтобы завернуть все подарки. Его мы купили на последние копейки.

Луна была уже высоко, когда мы направились домой, таща санки меж сверкающих сугробов. Все купленное вместе с санками мы спрятали под кроватью. На следующий день мы провели много волнующих часов, заворачивая подарки и укладывая их в санки, которые тоже украсили ватой и мишурой.

В канун Рождества состоялась ежегодная встреча. После обеда, когда все собрались в танцевальном зале, Гермоша и я вытащили санки прямо к елке. Кажется, всем понравились наши подарки, хотя изображение мертвого японца так и не появилось ни в одной из комнат. Это Рождество — одно из последних, когда бабушка принимала гостей со всем радушием и щедростью, какими она славилась, но оно было похоже на пламя, взвившееся ярким языком, прежде чем угаснуть.

“Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс”. Это начало великого романа Михаила Булгакова «Белая гвардия». Много рассказов, романов написано о гражданской войне, некоторые из них компетентно, другие с предубеждением и неточностями. Но даже если прочитать их все, обычный человек вряд ли поймет всю картину этой самой страшной из войн — гражданской.

Из всего, что я прочла и слышала, из моего собственного юношеского опыта, полученного более шестидесяти лет назад, я воспринимаю эту гражданскую войну как особый промысел самого сатаны. Люди одной культуры, говорящие на одном языке, исповедующие одну религию, впитанную в детстве, разрушали собственную страну. В каждом уголке этого огромного пространства шли бои, менялись границы, мчались лошади, люди шли в атаку, наступали и отступали, занимали и сдавали города и деревни; репрессии, пожары, дым, застилающий небеса. Беспомощные женщины и дети бродили на пепелищах деревень, умирали на пыльных дорогах под палящим солнцем или под снегами в мерзлых степях.

Все это позже. А сначала, после того как был взят Зимний дворец и пал Петроград, Ленин, решив захватить власть по всей России, разослал инструкции во все провинции. Их претворяла в жизнь армия комиссаров и агитаторов.

Переворот в Архангельске в декабре 1917 года можно считать бескровной передачей власти. К январю 1918 года большевики имели полный контроль над городом. После захвата города многие запасы, привезенные союзниками, были отправлены на юг, так что жизнь горожан стала гораздо сложнее. Атмосфера была тревожной, начались аресты. Ходили слухи, что все предприятия будут национализированы, а частная собственность — конфискована без возмещений. Люди заметно изменились — даже те, кто раньше были очень доброжелательны, теперь стали оскорбительно высокомерны.

Однажды Василий пришел и пожаловался, что Вахонин, все еще живший в сторожке, ворует у нас драгоценные дрова и продает их кому-то в соседнем дворе очень простым способом — выломав доску в сарае и проталкивая поленья через дыру. Возмущенная бабушка отправилась в сторожку расследовать это дело. Вахонин даже не пытался отрицать содеянное. «Вы, кровопийцы, буржуи, и так долго правили, — сказал он и, захлопнув перед бабушкой дверь, закончил поговоркой: — Будет и на нашей улице праздник». Что оставалось бабушке делать?