Мой путь пришел к своему завершению. Я знал, где мне спрятать архив, и как потом отыскать, если вдруг потребуется.

Старик обошел стол и сел в кресло. Взял в руки толстую книгу регистраций, сдул с нее пыль и развернул на нужной странице. Взял перо, обмакнул его в чернильницу и приготовился записывать. Все эти предметы возникали на столе по мере нужности старику.

– Зачем вы пришли, путник? – спросил он, с каким-то вызовом посмотрев на меня.

– Я принес знания, которые хотел бы спрятать от лишних людей. Мне сказали, что я могу это сделать здесь.

– Давайте посмотрим. Доставайте, что у вас есть, – потребовал старик.

Я снял со спины рюкзак, ослабил завязки, раскрыл и достал книги и тетради, все, что составляло архив Гэрберта Уэллса. Я выложил их на стол перед стариком. Он положил на верхнюю книгу высушенную миром руку, тяжело вздохнул и заявил:

– С этим все ясно. Я принимаю на хранение знания, собранные Гэрбертом Уэллсом, и обязуюсь выдать их только достойным владения.

Старик начал писать пером в книге регистрации, при этом не убирая руку с архива. Когда он закончил писать и снял руку, архив растворился у меня на глазах в воздухе. Первым моим порывом было кинуться на старика и устроить ему взбучку. Куда он дел столь ценные предметы, то, ради чего жил Уэллс, ради чего жили и творили десятки и сотни творцов, которые развивали и продвигали человеческую цивилизацию, но в то же мгновение я почувствовал успокоение. Я выполнил свою миссию. Я сдал архив на хранение в место, недоступное проходимцам. Теперь я мог быть спокойным и с чистым сердцем возвращаться назад.

Я повернулся к старику спиной и зашагал к дверям, чтобы вернуться тем же путем, каким пришел, мимо всех чудес виданных и невиданных в Межвременье, когда он остановил меня вопросом:

– Куда вы собрались?

– Домой. Через мою Дверь в стене.

– Дверь в стене там, где вы готовы ее открыть, – ответил он. – Повернитесь.

Я послушался старика, обернулся и увидел зеленую дверь, слипшуюся с ближайшим книжным стеллажом. Я протянул руку и открыл ее. А в следующее мгновение уже стоял на лужайке возле особняка «Стрекоза», а Гэрберт Уэллс в восторге обнимал меня, твердя одну и ту же фразу: «Получилось! Получилось!»

После моего возвращения Гэрберт настоял на серьезном отдыхе, хотя было видно, что его разбирало изнутри любопытство. Он безумно хотел, чтобы я задержался и за бокалом-другим портвейна рассказал ему обо всем, что видел в Межвременье, но по моему внешнему виду он понял, что не стоит давить и упрямиться. Слишком бледным и измученным я выглядел. Здесь, на реальной земле, прошло всего несколько секунд, в то время как мои биологические часы отсчитали несколько часов, полных напряжения и приключений.

Перешагнув дверной проем, отделяющий наш мир от изначального, я пусть и не сразу, но почувствовал дурноту, подступившую к горлу, легкое головокружение и отчего-то разочарование. Только в этот момент я смог до конца осознать необратимость своего выбора. У меня был шанс вернуться назад в прошлое, к своим истокам, чтобы зажить заново, даже, быть может, воскресить из мертвых не только свое прошлое, но и ушедших людей. В том странном мире Межвременья, где не было времени как явления, а значит и смерти, возможно было все. Я выполнил свою миссию, но в то же время в очередной раз пожертвовал своими интересами и возможностями. А главное, я больше не увижу никогда Салли. Сердце защемило, стало трудно дышать.

Таким бледным и подавленным увидел меня Уэллс, проводил в дом, предлагал остаться в «Стрекозе», но я наотрез отказался, заявил, что смогу отдохнуть и расслабиться только у себя дома, и попросил вызвать мне машину. Взять и самому позвонить Вертокрылу сил не было. Уэллс сказал, что мог бы и сам меня отвезти, только у него планы на вечер и, судя по загадочному виду и некоторому смятению в голосе, я понял, что у него назначено свидание.

В последнее время я замечал, что помимо бара «Айдлер» он стал пропадать где-то еще, после чего возвращался полный вдохновения, тайны и пряных ароматов. Я еще недостаточно хорошо знал Уэллса, но и этого мне хватило, чтобы открыть для себя, что в его жизни была какая-то загадка в прошлом, связанная с женщиной. Мне удалось разузнать, что Гэрберт ранее отличался любвеобильностью, но в последние годы целиком и полностью ушел в работу, позабыв о женском поле. Видно, все-таки не до конца. И хотя в иное время я бы попробовал разузнать, что это за дама посмела украсть сердце Уэллса, но сегодня лишь только слабая искра любопытства пробудилась в моей душе, чтобы тут же затухнуть. Я дозвонился до Вертокрыла, и он пообещал забрать меня через час. Герман сдержал свое слово. До его приезда я продремал в кресле в гостиной, не в силах даже пошевелиться, чтобы сделать добрый глоток портвейна, который Уэллс заботливо мне налил.

Покидая «Стрекозу», я сердечно попрощался с Гэрбертом, пообещав завтра утром приехать и подробно рассказать ему обо всем, что мне удалось увидеть в Межвременье. Герман отвез меня на Бейкер-стрит. Всю дорогу он бросал на меня тревожные взгляды в зеркало заднего вида. Мой внешний вид тревожил его и не поддавался никакому объяснению. Ведь еще утром я выглядел здоровым и цветущим, а сейчас напоминал каторжанина, отбывшего несколько лет на руднике. Сотни вопросов вертелись у него на языке, но мое лицо красноречиво говорило, что я не готов ничего обсуждать. Я привалился лицом к окну, которое приятно охлаждало. Мне казалось, я горю изнутри. Повышенная температура, как и общее угнетенное состояние организма, могла быть последствием своеобразной акклиматизации к родному миру после путешествия. Не хотелось думать, что я мог подцепить в Межвременье какое-нибудь редкое заболевание, свойственное экзотическим мирам, равно как и странам.

Мимо проносились деревья и дома, освещенные где газовыми фонарями, а где и электричеством. Это чередование света и тьмы сморило меня, и я задремал. Мне снился дракон Примум, с которым мне довелось познакомиться в Межвременье, и пусть знакомство оставило после себя тягостное впечатление, я опасался за свою жизнь, то сновидческий Примум выглядел весьма дружелюбным и чертовски любопытным. Он засыпал меня вопросами о моем родном мире, о том, как у нас тут все устроено. Особенно его интересовали мои политические взгляды и как я отношусь к драконам. Спрашивая о драконах, он смотрел на меня с подозрительным прищуром, словно я прославился на все миры как ярый дракононенавистник. Я заверил его, что отношусь к драконам положительно, в особенности если они умные собеседники и не хотят меня сожрать заживо. Примум остался моим ответом не удовлетворен. Он задался вопросом, как обстоят у нас в Британском королевстве дела с трудоустройством чешуйчатокрылых. Охотно ли их берут на работу, платят ли соизмеримую зарплату с белым человеком, предусмотрены ли какие-то компенсации или доплаты за долгие столетия угнетений и истреблений со стороны белой расы, а также какой продолжительности отпуск и что там с пенсией. Отчего-то меня не удивляли его вопросы, и я отвечал твердо, что драконам все двери открыты, а за соблюдением прав и свобод трудящихся следит Драконий профсоюз, который славится своим профессионализмом и кристальной честностью. Мои ответы обрадовали Примума, и он отошел от драконьей тематики, заинтересовавшись устройством Космополиса, который единственно верный и перспективный образец мироустройства. Поскольку в вопросах миростроительства я благодаря Уэллсу был подкован, я собирался уже прочитать дракону лекцию, но в этот момент Герман остановил автомобиль возле моего дома на Бейкер-стрит, и я проснулся, вероятно сильно разочаровав своим исчезновением дракона Примума.